Очнулся он под дружный хохот. Хохотал мадьярский король Гейза, смеялись его придворные, красовавшиеся уже, как и повелитель их, в седлах. А киевский посол лежал на голой земле, точнее на выгоревшей после жаркого лета траве. Стыдобушка-то какая! Хмырь, честно выпучив зенки на багровой роже, стоял над ним, покачиваясь на коротких ногах, с оседланным уже Лакомкой в поводу. Тот, шумно выдыхая и обдавая каждый раз теплым духом, тянулся к голове хозяина.
И сам не заметил Хотен, как оказался в седле. Сначала его повело в сторону, а перед глазами всё поплыло, однако тут же он почувствовал себя вполне терпимо. Посмеялся вместе с этими смешливыми (палец им только покажи!) мадьярами и, как ни в чем не бывало, спросил:
– А не позволит ли теперь милостивый король заговорить с ним о делах?
– Ты, наверное, хотел сказать не «милостивый», а «наевшийся»? – спросил король. Сморщил лицо в новом припадке смеха, а чертовы придворные льстецы снова захохотали.
– Я понимаю, милостивый король, что это смешно, однако мне нужны имена всех твоих вельмож, которым было известно о засаде в известном тебе месте. Всех – независимо от того, где они сейчас – в Буде, в Эстергоме или в окопах.
Сенешалк Карлус вдруг снова грохнул хохотом – бог знает почему, а скорее всего винные пары из него не выветрились.
– Вот что, посол, я тобою доволен, – и король, тронув коня коленями, подъехал к Хотену ближе и похлопал его по плечу. Хохотнул. – Вино наше ты пить еще не научился, смачная мужская беседа тебя повергает в сон, однако в сыскном деле тебе палец в рот не клади. Поэтому я приказываю славному моему сенешалку Карлусу из Касселя выполнять все твои распоряжения, как если бы я тебе, мой Карлус, сам приказывал. Меня же впредь своими пустяками от государственных дум не отвлекай.
– Да разве это пустяк? – вскинулся Хотен. – Что может быть важнее угрозы твоей жизни, милостивый король? И жизни твоего наследника и соправителя?
– Ношение мадьярской короны есть занятие, опасное для жизни, – усмехнулся король Гейза невесело. – А я воин с отрочества своего. Однако о сорванце моем ты вовремя напомнил. Что ж, если в твоем розыске полномочий Карлуса тебе не хватит… (черт, ну, вы же оба поняли, о чем речь?) и если найдешь злодея-затейника, обращайся ко мне хоть днем, хоть ночью.
Горячо поблагодарил Хотен и вместо того, чтобы отстать от человека, поспешил заявить, пока король от него не отвернулся:
– И еще я хотел бы извиниться перед господином сенешалком, если мне придется нарушить его права…
– Карлус не посмеет обидеться, потому что таково моё королевское желание, – буркнул король Гейза.
– Государь, я прошу меня выслушать! – будто и не влил в себя сенешалк пары кувшинов вина, только лицо осталось красным и мокрым. – Пусть я и обижен был твоим вызовом сыщика из киевских лесов, но ты поступил правильно. Я старался, как мог, вот только это дело оказалось выше моего разумения. Однако мозгов у меня хватило, чтобы понять, что неизвестный штукарь подводит под королевский гнев нас, саксов… германцев вообще. Посему обиду свою я спрятал за пазуху и буду служить киевскому послу Готану собою и палачом своим верно. Мало того, милостивый король, что нас, саксов, ненавидит славянское простонародье, нам и мадьяры шипят вслед. Как будто не мы твои самые верные слуги…
Марко, переводя вполголоса для Хотена, отводил глаза в сторону. Король буркнул:
– Знаешь же сам прекрасно, Карлус, как я люблю и жалую моих саксов… Да я их тысячами селю в восточных комитатах и налогов не беру, медной монетки от них не требую – лишь бы сами от печенегов и диких половцев отбивались!