Солнце как раз выглянуло из-за туч, и сочетание мягко освещенных облаков, темного неба и позолоченных солнечными лучами верхушек дубов, листва на которых и сама уже начала желтеть, показалось удивительно красивым. Увы, увиденное перед лесом, на поле, отнюдь не вызывало у Хотена радостных чувств. На вытоптанной стерне валялись сотни голых и неподвижных человеческих тел. Над некоторыми еще маячили, склонив к ним головы и отмахиваясь хвостами от мошкары, оседланные кони. По полю, громко перекрикиваясь, бродили на скудной соломе мадьярские воины, собирая добычу. Ближе к лесу стояла кучка щеголеватых всадников в доспехах под двумя знаменами, а между ними и полем – стянутые одной веревкой пленники, босые и полураздетые.
В кучке старших дружинников узнали, видать, короля, потому что оба знамени наклонились в сторону прибывших, а вперед выехал высокий и тощий рыцарь. Хотен догадался, что это и есть палатин Чаба из Пожони. Раздался короткий возглас, и тут же пешие мадьяры мгновенно собрались в одно место и выстроились в тесный боевой порядок.
Теперь палатин погнал коня через поле, прямо по обнаженным трупам. Белый конь его хрипел и старался взять в сторону, куски грязи и брызги крови летели из-под копыт. Возмущенно каркая, взлетали вороны. Не доскакав до короля нескольких сажен, седой верзила натянул поводья, выпрямил до предела спину, выхватил меч и поднял лезвие вверху, держа рукоять возле своего морщинистого лица. Король махнул ему в ответ рукой в посеребренной железной перчатке. Палатин принялся выкрикивать свое донесение.
Мирча вполголоса переводил:
– Чаба говорит, что как только прискакал гонец, он собрал войско и вывел его на эту поляну. Ребятам очень не хотелось снова рыть окопы, но только они докопали, как полил дождь, а тут и разведчики прискакали: противник уже близко. Ребята сами вымокли, а тетивы и луки сберегли сухими. Да еще и повезло: противник не заметил окопов, и дюк Ласло начал перестраивать свое войско как раз на сей поляне. Враги начали расходиться в разные стороны, чтобы обойти вокруг леса засаду на дороге под Кечкеметом – и великолепно подставились под наши стрелы. Тем более, что и доспехи везли на телегах. Мало кто ушел. У нас всего четверо раненых.
– А что говорит король?
– Спрашивает, почему в толпе пленников не видно Ласло и Белоша? Убиты? И еще: где Имельхан с его половцами? А палатин отвечает, что дюк Ласло и бывший надор Белош ускакали, а Имельхан исчез, когда оставили прежние окопы.
Король Гейза вполголоса выругался. Хотен уже разбирал все мадьярские сквернословия: Марко просветил. Ведь на иное таковое приветствие следует и отвечать соответственно, а притом, не мешкая, измерять глазами расстояние до невежи, руку держа на рукояти меча… Король обернулся, нашел глазами Хотена и быстро заговорил.
– Что сказал король?
– Приказывает тебе и сенешалку разобраться с пленными. Греков – на паромы к веслам, мадьяр – Миклошу-живодеру и немедленно, только прежде отберите нужных вам для допросов. Сам он никого из подлых предателей и видеть не хочет.
Вздохнул Хотен и, стараясь не смотреть под ноги коня, подъехал вместе с Марко, сенешалком и палачом к толпе пленных. Те встретили их нестройным криком.
– Кричат: «Слава нашему королю Ласло!», – перевел Марко. – А что им еще остается?
Греков, вычисленных сенешалком, отогнали в сторону. Мадьяр, снова сгрудившихся, осталось не больше дюжины. Теперь добрый немец взашей вытолкал из их толпы толстяка с большой свежей царапиной на темени. Одна нога у него была босой, за второй тянулась размотавшаяся шелковая портянка. Сенешалк процедил несколько слов, повернулся к Хотену, и любезно осклабившись, махнул ему рукой, приглашая.
Марко зачастил:
– Карлус сказал оборванцу: «Привет, дружок! Ты еще пожалеешь, что не останешься тут в окопе под мокрой землей». Этот боров Тибор был до него сенешалком, да попался на взятках. А тебя Карлус зовет, чтобы ты выбрал и себе для допроса.
– Поблагодари и скажи, что я никого из них не знаю. Пусть уж сам.
Хотен подумал, что Карлус сделал правильный выбор: если кто из пленных и посвящен в тайные замыслы Ласло и Белоша, так это бывший королевский мечник.
А Миклош-живодер уже выстраивал пленных мадьяр в один ряд вдоль окопа, заставлял становиться на колени и склонять головы. Многие тут же принялись молиться.
Хотен отвел глаза. Он понимал, почему палатин Чаба не распускает строй своих молодцов, однако сам он не подданный мадьярской короны и вовсе не обязан наблюдать, как карается измена присяге. Небо почти полностью очистилось, прекрасное голубое небо…