Вскоре обнаруживается и голова, под столом. Хотен едва не поджигает скатерть, однако убеждается, что убит, несомненно, воспитатель королевского соправителя, того самого сорванца Иштвана. Знаем мы этих чернецов, они у латинян мясо едят, нажрутся мясца – и по бабам… Вот какой-нибудь свирепый муж-мадьяр и обезглавил почтенного наставника в его собственной келье. Хотен вспоминает, что послом сюда приехал. Склоняет голову, крестится, бормочет молитву. Сам пытается уразуметь: куда спрятался убийца? Не мухой же обернулся и в окошко вылетел. Всё-таки подошел, посмотрел. В прихотливую свинцовую раму впаяны разноцветные стеклышки. Откидывается вовнутрь только одна ячейка, в дыру разве что руку просунешь…
За плечом тяжелое дыхание, веет свежим винным перегаром. Он оборачивается: давешний слесарь, любопытствует…
– А ну-ка, братец, дерни себя за бороду.
– С тым, панэ?
– Чего от Блажея хочешь, Хотенушка? – это Прилепа; зареванная, подведенные глаза потекли.
– Да дерни его сама за бороду! Посмотрим, не чужая ли?
Прилепа, не говоря худого слова, смыкает слесаря за бороду. Сперва легонько, потом посильнее. Борода остается на месте, слесарь ругается последними словами, но смотрит при этом на киевского посла.
– Мне было показалось: он лицо в лицо королевский виночерпий. Да и за водой долгонько ходил.
– А кружки и след простыл, – кивает Прилепа. – Чего я на поварне скажу?
– Нет, так нет… Теперь давай беги за отцом Жаком. И еще прикинь, достаточно ли бойцов охраняют вход к королевичам.
Появился братец Жак. Тот первым делом помолился.
– Только тело не трогай пока, чернец! – приказал Хотен.
В сущности, он уже понял, что супостат срубил голову стоящему, скорее всего, чернецу, и тело упало на пол посреди кельи: именно здесь натекла самая большая лужа крови, да и голова наставника лежала там, куда не смогла бы упасть, если бы он был убит, сидя на скамье. Следовательно, это убийца усадил безголовое тело за стол.
Кроме того, и обед, будто бы во время которого погиб чернец, выявился ложным, показушным: в сулее, действительно, оставалось вино, но вот миски и кубки, стоящие на столе, оказались не только пусты и относительно чисты, но и сухи.
– Всё нарочито, – произнес братец Жак, закончив молитву своим латинским «Amen». – Чтобы никто не сомневался, что он подражает истории о Нибелунгах. Ведь там воспитатель царевича погиб на пиру.
– Сие я и сам сообразил, – процедил Хотен сквозь зубы. – Скажи лучше, не дьявол ли здесь поработал? Каково тебе мнится? Кому уж знать, коли не тебе, чернец.
– Я уже половину обычной человеческой жизни прожил, – и братец Жак еще раз перекрестился, – однако скажу тебе честно, еще ни разу не сталкивался с вмешательством князя тьмы в скучную нашу человеческую жизнь. Кроме того, что-то не слышу я запаха серы, да и особого холода в келье не ощущаю. Иное дело наш безумец, наш неутомимый затейник… Он-то куда задевался? Вот сие мне любопытно, посол.
– А мне, мне-то до чего любопытно, – пробормотал Хотен. – Однако, коли не растворился в воздухе и не обратился мышкою, дабы в норку ускользнуть, значит, в прятки решил со мною поиграть. И что же мне остается? «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!»
И он принялся заново осматривать келью, а толпа отхлынула назад: то ли потому, что Хотен не убирал в ножны свой обнаженный меч, то ли другим передалась его опасение, что злодей и в самом деле мог укрыться в темном углу. Тут и обнаружился недосмотр: один из таких углов оказался в спешке не проверенным. Он был затянут холщевой занавеской, от старости слившейся по цвету с грязными каменными стенами, и это оправдывало Хотенову первоначальную невнимательность. С замиранием сердца отдернул сыщик занавеску – и вздох разочарования раздался за его спиной. Никого не оказалось и в этом дурно пахнущем углу! На полке, прибитой к стене, лежала бритва, стоял кувшин с водой, полупустой стеклянный сосуд с неизвестной жидкостью, на полу – ночной горшок с крышкой и пустой таз.
Хотен убрал железного «Гунтера» в ножны, присел, опуская и факел пониже – нет, не почудились ему на дощатом полу лишние прочерки! Пожалуй, это крышка, а под нею – подземелье. Он и доволен был, что нашел разгадку, и досадовал: ведь злодей, наверное, снова ушел…