– За шею? Как бы не того, не оторвать…
– Дурак! Развяжи веревку на шее и обвяжи покойницу под руками. Потом поднимешь наверх… Да сам, без неё сперва! Раздобудешь там длинную верёвку и спустишь сюда. И смотри, чтобы не гнилая оказалась.
Не обращая внимания на звуки, издаваемые в колодце Хмырем, Хотен присел на корточки под стеной. Пришлось еще ужаться, чтобы не наступить сапогом на раскинувшиеся на каменном полу белокурые волосы. Отвел Хотен глаза и потушил больший из фонарей, чтобы не расходовать без толку свечку. Рассмотреть всё, на что стоило обратить внимание, он уже успел, а размышлять о том, была ли покойная при жизни краше, чем нынче, ему не хотелось. Понять бы, что с женкой произошло.
Ясно покамест одно: это та самая помощница убийцы, что выманила Чабу на колокольню. Допустим, убийца уехал из крепости вместе со всеми, потом вернулся подземным ходом… Куда? В бывшую комнату фрейлин, скорее всего. Далее, нашел в замке эту несчастную. Если они договорились встретиться в условленном месте, в той же комнате, возможность того, что его кто-нибудь в крепости заметил, становится ничтожной. Он заставил бедную спуститься и зарезал уже под землей. Спускался в колодец первым, а её тащил за шею на веревке, а чтобы слушалась, тыкал кинжалом в ноги… Это как же, спрашивается, нужно ненавидеть женщин? Нет, братец Жак на такое неспособен. Тот, кто много говорит о чем-то, как раз и не делает того, чем грозится, и сколько людей вслух проклинают порок, а сами ему предаются? Однако убийца, вполне возможно, был крепко обижен бабами, это кое-что нам дает. А вот если именно сия несчастная ему досадила? Едва ли, такое было бы настоящим подарком судьбы…
Почему он закупорил мертвым телом выход из подземного хода в бывшую комнату фрейлин? Неужели потому, что решил больше этим выходом не пользоваться? Значит ли это, что собирается вернуться в келью Ансельма – однако не дурак же он? Нет, не глуп, хоть, скорее всего, и безумен. Но если он вовсе не собирается проникать в крепость по подземному ходу, засада у нижнего выхода теряет смысл… А если и не теряет, самому Хотену караулить там теперь ни к чему.
Закупорил телом выход? Но ведь теперь проход свободен. Хотен выходит ко второму колодцу. Здесь уже не лестница ведет вверх: в стену вмурованы ржавые железные скобы. Он довольно высоко уже поднялся, когда в тусклом свете фонаря блеснул в щели между камнями стены камешек. Камешек легко вынулся из щели и оказался пряслицем из красивого желтого камня. На нем и буквы латинские были вырезаны – возможно, что имя хозяйки. Хотен спрятал пряслице в мешочек для трута и продолжил подъем.
Вот и голоса в подземелье. Странное тут эхо, однако можно разобрать, что это Хмырь его окликает. Хотен быстро спускается, пробирается к первому колодцу. Отзывается – и в колодец, извиваясь, словно хвост змеи, спускается конец веревки. Хотен обхватывает женку сзади за пояс, приподнимает, протискивается сзади неё, и у него возникает ощущение, что, теплая, она на самом деле еще жива. Он крепко связывает веревки, кричит Хмырю, чтобы поднимал, а когда тот начинает выбирать слабину, снова поддерживает покойницу, просунув руки ей под мышки.
Потом придерживает за ноги, однако она всё-таки сильно ударяется бедром о стенку колодца, и Хотен морщится. Ему кажется, что баба ушиблась, ей больно.
– Скажи там, чтобы без меня её не трогали! – кричит. – А сам давай вниз и Шестачку скажи, чтобы спускался!
Он уже окончательно решил, что не станет дважды, вниз и вверх, проходить сквозь гору этим подземным ходом. Шестачок и сам справиться внизу, если ему толком объяснить. А у него, славного сыщика, найдутся дела поважнее.
Сверху уже посыпалась пыль, полетели комочки грязи – это неустрашимый оруженосец Хмырь начал повторный свой спуск в земные глубины.
Глава 19. Малые радости сыщика
Хотел бы Хотен перевести дух с облегчением, когда оказался наверху, да не тут-то было. Из кельи покойного Ансельма исчезли зеваки, однако народу еще хватало. Сам Ансельм, уже с приставленной головою, возлежал на столе, скрестив на груди руки, а братец Жак, склонив голову, молился у изголовья. Давешнюю зарезанную женку Хотен обнаружил в прежнем состоянии сломанной куклы у ног Тренки, дремавшего на скамейке рядом с мрачной Прилепой. У поблекшей, однако же и растекшейся вширь лужи крови сидела на корточках незнакомая пожилая служанка, выжимала в деревянное ведро тряпку. Темная жидкость мирно журчала.
Сыщик оставил оба фонаря Шестачку и Хмырю, поднимался по лестнице почти в полной темноте, подавляя ощущение, что сзади его вот-вот схватят за горло холодные цепкие руки, а тут еще увиденная наверху картина… Удивительно ли, что явилось у него сильное желание сделать хороший глоток доброго мадьярского вина, а там и второй?