– Ну, что нашел? – это Марко шагнул к нему из темного угла, справа.
Хотен кивнул в ответ и принялся развязывать мешочек с трутом. Мельком взглянув на пряслице, Марко заявил:
– Написано: «ZLATIN». Её, стало быть.
И показал на покойницу в испачканных кровью белых чулках.
– Ты её знаешь?
– Да Злату тут все знали, – криво ухмыльнулся Марко. – Судомойка на здешней поварне. Известная шалава.
– Да уж, – неожиданно отозвался Тренка. Прилепа сверкнула на него глазами, будто гривной подарила.
– Прилепа, обшарь будь добра, покойницу. Неловко мне лезть за пазуху незнакомой бабе, хоть и неживой.
Прилепа покачала головой.
– Да какая тебе разница? К живым-то за пазуху с радостью лазишь. Не желаю я. Пусть вот она.
Служанка еще раз прополоскала тряпку в ведре, утопила её там и поднялась на ноги, подбоченившись. Выругала за что-то Марко и перевела взгляд на Хотена.
– Чего это она?
– Да всё бабьи глупости, посол. Если, мол, бабе желается побольше любви, то не вам, мужикам, её осуждать. Иное дело: покойница слишком любила деньги. Не Божья ли сие ей кара?
– Переведи ей. Пусть вытрет руки и обыщет эту Злату. Скажи, я заплачу.
Он и сам подошел поближе. Малюсенький золотой крестик на шее, у пояса обычные вещи... Вот оно: в отстегнутом кошельке – три греческих мелких монетки, какая-то совсем стертая, не разберешь, на серебряную чешуйку похожая, а среди них полновесный золотой червонец.
– Спроси: есть ли у покойницы родственники?
Оказалось, что Злата сирота, а родичи убиты или взяты в рабство печенегами во время набега. Хотен предложил служанке забрать серебро себе и позаботиться о похоронах несчастной Златы.
– Говорит, что одна нога босая – не годится, мол.
– Сам знаю. Ты займись пока полом, а мы с господином Марко и святым отцом, даст бог, найдем и второй башмак, – ответил он служанке, будто равной.
– Я вот-вот освобожусь, – не поворачивая головы, произнес братец Жак. – Уже послал к святому отцу Лукасу за служкой, которому и придется читать псалтырь до самого погребения. Ты же знаешь, посол, что у нас монахов хоронят ночью – и без гробов, в саванах?
– Ты скажи мне только, – взмолился Хотен, – кто теперь живет в той комнате здесь, на первом этаже, где когда-то спали хрей… тьфу ты, фрейлины? Я хотел ведь спросить у нашего милостивого короля, да забыл!
Брат Жак, бормотания своего не прерывая, пожал только плечами. Зато отозвался Марко:
– Я и сам знаю. Там спят кравчий, лейб-лекарь, королевский доезжачий, новый ишпан перевозчиков, когда ночует во дворце. Еще ишпан глашатаев, кажется... Ано, ишпан глашатаев.
– Ну что ж, пошли. И ты, Прилепа, с нами, только прихвати отмычки. А ты, Тренка, зажги от свеч факел.
Нужная комната оказалась через три двери. Прилепа ловко справилась с замком, и Хотен, забрав у Тренки факел и поманив за собою одного только Марко как свидетеля (не хватало только, чтобы у мадьярских вельмож вещи попропадали!), вошел в душную вытянутую светелку. Маленький башмак несчастливой жадины Златы валялся чуть ли не посередине, одна из кроватей сдвинута, открывая заслоненную ранее крышку, четко очерченную в дощатом полу. Последняя надежда поймать злодея в ловушку угасла в душе Хотена: теперь уж окончательно решил он, что убийца не собирался сюда возвращаться.
Хотен поднял обувку. Она всё еще сохраняла слабый остаток человеческого тепла, такой слабый, что в других условиях был бы неощутим. Вышел из комнаты, за ним Марко. Прилепа снова склонилась над замком, и не успела еще выпрямиться, как в недрах перехода замелькали слабые красные отблески. Из-за поворота возник молодой монашек в такой же черной рясе с капюшоном, как у братца Жака. Дорогу освещал он себе фонарем, а к груди прижимал большую книгу.
– Эй, святой отец! – окликнул его Хотен, и когда юноша прислонился к противоположной стене, глаз по-прежнему не поднимая, сунул ему под мышку злополучный постол. – Отдай там служанке. И скажи ему, Марко, пусть вызовет братца Жака к нам.
Появился братец Жак, подошел к ним, шаркая подошвами сандалий.
– Есть о чем поговорить, я согласен, – сказал. – Вот только если я не получу хоть каплю вина, упаду на месте. Мне ведь в полночь еще хоронить старого Ансельма.
– Прилепа, есть ли у нас вино?
– А если и есть, да не про тебя честь! Если розыск на сегодня закончился, а теперь пошла у вас, мужики, пьянка, я иду спать!