– Тогда я, пожалуй, пойду, – заявил Хотен злобно.
Глава 20. Вот когда пошла настоящая охота!
Хотен проснулся от холода. Жаровня давно остыла, из открытого окошка струился бодрящий осенний воздух. В серой рассветной мути Лизка, полностью одетая, сидела за столом, лицо её занавешивала кисея, хитро спускающаяся с серебряного венца на красиво причесанных черных волосах. Может быть, она что-нибудь и различала через кисею, а вот он лица Лизкиного не мог разглядеть. И слава богу нашему Велесу – или всё-таки любострастной Мокоши?
Его одежда опрятно сложена на лисьем одеяле соседней кровати. Хотен прошлепал туда босиком и, не сводя с Лизки глаз, принялся одеваться.
– Помочь тебе? – проговорила Лизка, не пошевелившись.
Он кивнул: завязать самому все завязки на проклятых чулках-штанах нет никакой возможности. Потом вспомнил, что переоделся в мадьярское перед тем, как спускался в подземный ход, и покачал головой. Поздно, она уже рядом. Легкие руки скользнули по его пояснице, и кожа Хотена, вспомнившая её прикосновения, мгновенно покрылась пупырышками. В памяти его промелькнуло всё происшедшее с ним в этой светлице, он понял происхождение звенящей пустоты, которую ощущал в теле, но труднее было уразуметь, почему так прояснилось в голове, почему ему кажется, что теперь, после сей телесной битвы с Лизкой, он победит и неведомого убийцу?
Хотен натягивал уже сапоги, когда ключ проскрежетал в замке. Послышались легкие шаги, и он, уже с тяжелой скользкой кольчугой под мышкой, потянул дверь на себя. Лизка вышла в коридор за ним. Потоптавшись, он сказал:
– И всё-таки придется мне с тобой побеседовать, Лизбет.
– Мало тебе ночных бесед, я вот ровно столько бесед насчитала, – и показала на доску, прибитую к двери.
Хотен присмотрелся: был там желтый щит, под ним надпись латинскими буквами, а на щите – семь красных листочков. Он покраснел.
– Чье это? – спросил грубо.
– Мертена-оружничего герб. Как знамя родовое, что ли.
– Что написано?
– «Семижды стоек». Клич его рыцарского семейства. Ну прямо – про тебя.
Он кивнул и двинулся по коридору. Обернулся резко – не разобрать было, смеется Лизка под своей кисеей, или ему показалось.
Во дворе, укрытом клочками утреннего тумана, он отправил спать Тренку и осторожно толкнул дверь отведенной ему светлицы. Дверь подалась: стало быть, Прилепа не запиралась на ночь. Она лежала одетая на кровати, укрытая шубкой, комната была нагрета разве что её дыханием. На следующую ночь пусть принесут жаровню, не забыть бы. А если Прилепа спит, так пусть её спит. Ему же спокойнее.
Сел, придвинув скамью, за стол для письма, чуть ли не впервые для того сел, чтобы за ним поработать. Настоящим делом заняться. Однако от чудесного стола для ученых занятий вдруг пахнуло запахами яств, съеденных на нем в простоте душевной, и Хотен почувствовала такой сильный голод, что его замутило. Благо вспомнилось ему, что лучше всего думается на голодный желудок, и это помогло отвлечься. Поклонился шутливо деревянному королю, немилосердно измаранному чернилами, достал из ящичка под столешницей свой складень, затем грамотку, для памяти написанную еще в походе, снял с пояса писало. Отщелкнул застежку складня, раскрыл перед собою две его половинки – неглубокие деревянные корытца, залитые воском. Не тратя времени на чтение давно уже ненужной записи месячной давности, затер её тупым концом писала. Развернул грамотку, заглянул в неё. Подумал и на левой восковой странице сверху, отступив прилично, вывел «АВЕРИNЪ», потом «ДЕРДЬ», на правой тем же порядком процарапал «СЛАВКО» и «ВИЛХЕЛМЪ».
Теперь предстояла задача посложнее. Следовало на левом поле обозначить те самонужнейшие вещи, о которых надлежит теперь Прилепе допытываться и всеми силами собирать ведомости. Итак, самое простое. «ГОЛУБЯТНЯ». Излюбленное и здесь, кажется, средство дальней и в то же время прикровенной связи. Тайный недруг короля – это тайный благожелатель его мятежных братьев, нашедших приют у царьгородского цезаря. Далее тоже просто: «ГДЕ БЫЛЪ ВЧЕРА ПОПОЛУДNИ». Не един же он в двух лицах: или дома печку протапливал, или по подземельям лазил. С мечом лазил! Ведь у покойного старого чернеца так отсечь голову возможно было только мечом. Дальше… Тут ударили колокола местной богородичной церкви. По-своему, скорее затявкали, однако всё же иначе, чем обычно на заутреню. Из-за похорон, наверное…
Так, Прилепа не проснулась. Он испугался было: если вдруг заболела, как не вовремя! Плечо у Прилепы, однако, не горячее, посапывает себе тихонько. Коли эти звоны-стуки не разбудили, значит, и раньше придуривалась. Только мысли перебивает…