– Это та твоя наложница-худышка? – прищурился король. И оглянувшись на супругу, быстро добавил. – Золотой бери, о чем речь…
Замешкался Хотен, однако всё же кивнул. Почесал в голове и продолжил:
– Ага. Значит, мой лазутчик-худышка… То есть сведения собираются совершенно открыто. Одновременно я выставляю у двора каждого из поименованных вельмож по два своих дружинника, прошу также, чтобы ты дозволил сенешалку Карлусу добавить им в помощь по пятерке добрых мадьярских бойцов. Должны они прибыть в полном вооружении и отнюдь не прятаться. Даже наоборот. И чтобы менялись, как положено, по стражам. Я ручаюсь, что через двое суток ты, милостивый государь, сможешь допросить подлого убийцу.
Король Гейза отложил не обглоданную до конца кость и беспомощно оглянулся на супругу-толмача. Промямлил:
– Ты, посол, не впервые нам обещаешь поймать злодея. Не знаю, позволю ли я обидеть подозрением…
– Постой, не спеши, дружок, – перебила мужа Евфросиния Мстиславовна. – Ты лучше вот что скажи, Хотенушка. Вот ты придумал, что будешь делать сам. А прикидывал ли ты, что намеревается сделать теперь убийца?
– Конечно, я пробовал, милостивая королева. Он пытается повторить на этой земле и в этой крепости древнюю историю о Нибелунгах. Я не вижу причин, почему бы ему не мечтать убить всех, в повторении его пока остающихся живыми. Это, прости, милостивый король, твой наследник и соправитель, это ты сам, в котором он видит Зигфрида…
– Не верю! Это ты так решил из-за медведя, повешенного на дереве? – воскликнул король. – Я же сам тебе об этом рассказывал… Но теперь я уже не думаю, что он метит в меня… Ведь Зигфрид должен был погибнуть первым, на охоте. Ну, не первым, а всё-таки раньше ишпана перевозчиков и великана. А на меня так и не покушались… Нет, тут не разобраться без братца Жака. Сходи за ним, Марко… А где же Марко?
– Марко ты уже послал за Ференцем, дорогой, – мягко подсказала королева Фрузцина. – Пошли лучше слугу.
– Верно! – и король хлопнул в ладоши. – А мы покамест подкрепимся и снова попробуем этого вина. Кажется, я в нём ошибся.
Тут и Марко возвратился к королевскому столу.
Прибежавшему братцу Жаку суть спора объяснила королева Фрузцина. Он ненадолго задумался. Потом заявил:
– Конечно же, я уже думал об этом. Если для меня, человека просвещенного, в истории о Нибелунгах правда перемешана со сказочным вымыслом, то для невежественного убийцы всё так точно и происходило, как повествуют и поют шпильманы.
– А разве было как-то иначе, чернец? – удивился побагровевший король Гейза. Супруга шикнула на него и накрыла его руку своей ладонью.
– То есть в его сознании они уже некогда произошли, все эти ужасные события, от начала до конца. Причинно и последовательно связанные, как сказал бы мой парижский professor философии. События эти, повторюсь, уже были, они уже есть. А вот воспроизведение их в нашем времени уже не обязательно должно быть последовательным, каждое из событий может быть воссозданно отдельно.
– Почему? – спросила королева, наморщив лобик.
– Потому что необразованный, невежественный человек именно так воспринимает историю и даже тот её отрезок, в котором сам живет. Отрывками, отдельными событиями, не постигая предопределенности всего Свыше… Хорошо же, я поясню на примере. Когда наступает Рождество, Иисус Христос рождается для нас снова, однако разве верующие требуют на мессе, чтобы священник рассказал им заодно всю Священную Историю?
Королева Фрузцина сделала большие глаза, Марко ухмыльнулся. А вот братец Жак покраснел. И не так, как люди краснеют, а прямо до синевы; даже выбритая макушка, гуменцо стало свекольного цвета. Король и Хотен недоуменно переглянулись.
– Да уж, – поёжился братец Жак, как будто за ворот при стрижке ему попали волосы. – Не лучший пример я привел, да простит меня Пресвятая Богородица! А что мне скажет отец мой духовный, святой отец Лукас, когда признаюсь ему на исповеди – и подумать страшно…
– Тогда не говори ему, – озорно усмехнулась королева Фрузцина.
– Где уж там, «не говори»… Вот другой пример, получше. Когда древний римлянин вспоминал о похождениях своего нечестивого бога Юпитера, разве он…
Тут король Гейза стукнул кулаком по столу, да так, что подпрыгнуло ближайшее блюдо:
– Я требую, чтобы за моим столом никто не смел болтать непонятное!
Помолчали. Хотен с удивлением заметил, что монашек не очень-то и испугался королевского гнева, и синева с него сошла. Глазами же шарит по расставленным на столе разносолам.