– Речь шла о том, – мягко заговорила королева Фрузцина, – есть ли угроза для жизни моего мужа и старшего сына. Я не хотела расстраивать тебя, дорогой, но на твоем плаще, как раз напротив сердца, какая-то сволочь вышила крест. Это было довольно давно, а крест я, тебе не показывая, спорола.
– Значит, я всё-таки Зигфрид… – озадаченно протянул король Гейза. – А ведь и правда… Этот болтун-монашек называет в своей хронике меня «великим воителем», но ведь так оно и есть! И я ни разу не получал еще раны, ни в одной битве… Уж не заговорила ли меня покойная моя мать королева Илона, земля ей пухом?
– Никому из королевской семьи ничего не угрожает, пока вы заперлись в крепости и не пускаете в неё отправленных в отпуск вельмож. Осталось потерпеть недолго, – заверил Хотен.
Брат Жак обглодал перепелиное крылышко и бросил кость гончей собаке, умильно на него уставившейся. Та лязгнула зубами, и кость исчезла в её пасти. Чернец вытер руки о полы своей рясы и, не отрывая глаз от скатерти, заговорил:
– Раз уж меня пригласили сюда, а дело, похоже, подходит к концу, я попробую ответить на важный для розыска вопрос, заданный мне некогда нашим сметливым гостем из Киева. Он спрашивал, указывает ли то, как именно разыгрывает неведомый убийца историю о Нибелунгах, на его natio… Ну, кто он – немец, франк, словак или мадьяр? Так вот, теперь я могу ответить, хоть мой ответ едва ли понравится милостивой и прекрасной нашей королеве и её киевскому соотечественнику.
Хотен проворчал, что давай, мол, телись, монашек. Королева Фрузцина снова наморщила лобик. Брат Жак мельком взглянул на королеву и снова уставился в столешницу.
– Первое, что приходит в голову: немцы больше всех рассказывают о Нибелунгах. Однако зачем немцу привлекать этой историей внимание именно к немцам? К тому же во всех происшедших убийствах есть, да простит меня милостивый король, этакая первозданная дикость, честным немцам как раз не свойственная. Тогда это мадьяр? однако трудно найти мадьяра, который дал бы себе труд выслушать историю о гибели Зигфрида и бургундов несколько раз и с нужной точностью её запомнить. И к тому же мадьяры не относятся к немцам столь враждебно, чтобы накликать на них королевскую грозу. Следовательно, это славянин. Немцев здешние славяне ненавидят…
– О каких славянах ты говоришь? – перебил его король Гейза. – Все мои подданные – мадьяры. Все равны.
– Я говорю, милостивый король, о тех мадьярах, что происходят из славян. Они дики еще больше, чем мадьяры, ибо мадьяра облагораживает католичество, а славянин тайно и явно придерживается достойной сожаления схизмы. И я убежден, что обескураживающий поступок убийцы, который дарит золотой монетой распутную Златку, тут же перерезает ей горло, а монету не отнимает, указывает как раз на славянина, на славянский непостижимый для просвещенного европейца нрав. Мне кто-то рассказывал, что славянин спьяна может зарезать приятеля, а потом заснуть в объятиях кровавого трупа. Точно такой же поступок.
– А как же невозможность запомнить историю о Нибелунгах? – ехидно осведомился Хотен. – Если мы такие же дикари, как мадьяры?
– Вот ты же запомнил, посол, – огрызнулся братец Жак.
– Надеюсь, хоть меня ты не подозреваешь?!
– Молчать! – рыкнул король Гейза. – Я же просил, святой отец, говорить понятно. А того, о чем ты просишь, киевский посол, я тебе не разрешаю. Как я потом в глаза буду смотреть моим придворным, если ты ошибешься?
– Речь идёт только о нескольких вельможах, милостивый король. Если я оскорблю кого-нибудь из них несправедливо, готов биться с ним в обычном вооружении.
– Ты должен разрешить Хотену то, что он просит. Ты не послушал его после гибели Чабы, а он мог уже тогда остановить убийцу, – твердо заявила королева Фрузцина. И добавила несколько слов уже потише, шикнув на Марко, чтобы не переводил.
– Ладно, ладно! Я согласен! – простонал король Гейза и, губу оттопырив, приказал. – Начинать сейчас же! Послезавтра к завтраку ты должен привезти ко мне связанного злодея, а ты, сенешалк, должен будешь заверить его вину. Что вы на меня смотрите? Попили-поели, так беритесь за дело. Только никаких поединков, папа Александр запретил их навсегда, а я из уважения к святому папе никому не разрешаю. Нечего время терять! А ты, посол, бойся моего гнева в случае… Сам понимаешь, в каком случае! Я всех вас отпускаю.
Послав благодарную улыбку и встряхнув буйными кудрями для бывшей княжны Евфросинии Мстиславовны, а королю низко поклонившись, Хотен стрелой вылетел из палаты. Гнева королевского он не боялся. С одной стороны, королева всегда защитит, а с другой… Что может сделать ему, послу, король? Вышлет с позором? Ну и бог с вами, мадьяры, мне уже и самому домой захотелось…