Тут Хотену пришлось извиниться и отправиться снимать с караула Шестачка и Хмыря. Те принялись было жаловаться на голод и холод, однако поелику вслед за ними из развалин выпорхнули для горожанки, от холода, несмотря на беспорядок в одежде, явно не страдающие, Хотен только посмеялся над их жалобами. Теперь уже и русские дружинники все собрались, и Хотен повел отряд на площадь Трех королей, ко двору печатника Борислейфа из Веспрема.
Окна в доме убийцы на два жилья светятся. Хотен, движимый безотчетным чувством, оглядывается на скалу, высящуюся над Нижним городом. И там светятся окна на верхнем жилье замка. Неужели король не ложится, поджидая их возвращения? А на площади шумно: если сначала лаяли только собаки в окруженном дворе, то теперь отчаянный лай звенит со всех сторон площади. «CAVE CANEM», говоришь? А вот тебе…
Сенешалк собирает вокруг себя мадьяр, что-то им втолковывает. Марко прислушивается и переводит:
– Говорит, что печатник Борислейф имеет право быть судимым только королем. Его слуги такого права не имеют. Они мятежники уже потому, что служат своему господину-преступнику. Если не сложат оружия, считаются уже злостными мятежниками, стреляйте в них! Мне, говорит, здесь потери не нужны. Ано. Правильно говорит, чертов немец!
Кивнул Хотен и поехал к кучке своих, поведал, как дела складываются. Едва успели развернуть бойцов полукольцом у ворот терема, как ворота распахнулись, и на площадь выехал печатник Славко в черном доспехе и на вороном коне, с копьём и мечом, а за ним оруженосец тоже в доспехе и еще пяток разномастно вооруженных слуг верхом.
Хотен прикусил губу, ударил Гордеца коленями и выскочил навстречу убийце. Подбоченился и прокричал:
– Именем короля бросайте оружие! А ты, Борислейф из Вестрема, поиман есть королем мадьярским Гейзою!
– В чем меня обвиняешь? – прокричал в ответ черный рыцарь.
– В убийстве трех вельмож королевского двора и королевской судомойки, а также в государственной измене! Слуги, вы слышали, бросайте оружие!
Большинство слуг печатника избавились от своих железок, спешились и встали на колени. Только оруженосец укрылся щитом, что ему отнюдь не помогло. Свистнули стрелы, и он с лязгом свалился на булыжник. «Должно быть, парень замешан в делишках хозяина, – подумал Хотен, – ведь должен же был убийцу кто-то прикрывать, хоть и от прочих слуг».
В висках у него звенело, и не расслышал он, что кричал печатник.
– Что он сказал?
– «Чем докажешь?» Вот что сказал, – прокричал Марко.
– Все доказательства услышишь в суде!
Тут и перевода не потребовалось. Понял Хотен, что убийца послал его к дьяволу, но не понял, что тот затеял, когда вдруг развернул коня и, заставив его перепрыгнуть через труп своего оруженосца, поскакал к воротам. К воротам, давно перекрытым пятеркой русских дружинников во главе с самим Шестачком. Те, понятно, ощетинились копьями. Хотен снова закусил губу. Убийца хочет укрыться в доме и отстреливаться. Вот только раньше ему придется прорубиться через строй дружинников… Дьявол! Мало тебе смертей? Ему, Хотену, тоже ни к чему потери: с кем тогда добираться домой? Однако за несколько шагов до наконечников копий убийца остановил своего черного жеребца и потянул за правый повод… Что он делает?
И тут Хотен сообразил. Немедленно и сам заставил Гордеца попятиться и, не отрывая глаз от скачущего прямо на него и еще не опустившего копьё черного рыцаря, завопил:
– Лучина, сырник ты недоваренный, кидай мне копье!
Боковым зрением видел он какую-то возню, потом копье бросил ему Хмырь. Шлем, теперь забрало. Уже на скаку, разгоняя коня, он перехватил копье в правой руке, чтобы лежало в положении, принятом в Киеве для «поля», судебного поединка, и прикрылся щитом. Предстоящая стычка мыслилась ненужной и незаконной, Гордец слишком легким для неё. Лакомка, тот пожирнее... Забыл выпрямить ноги, упираясь изо всех сил в стремена! И вот сейчас…
Однако копьё Хотена пронеслось мимо пустого седла вороного жеребца, ибо перед самым столкновением поединщиков один аркан вырвал из руки убийцы копье, а второй выбросил его самого на камни площади. И пока Хотен, подняв копьё, проскакал вдоль полукруга дружинников, мадьяры уже связывали ошеломленного падением черного рыцаря.
К Хотену, успокаивающего напуганного Гордеца, подъехал сенешалк Карлус. Брякнул железной перчаткой по железному плечу Хотена, сказал: