Что-то. Сердце Тобина затрепетало.
— Возврати…
Голос был едва слышен, но теперь Тобин чувствовал ее присутствие.
« Ихприсутствие», — мысленно поправил он себя, когда к первому голосу присоединились другие. Женские голоса.
— Возврати… Возврати…
Тихие печальные голоса, словно шорох легкого ветерка в высокой листве.
Но даже теперь Тобин не испытывал страха. Совсем иные чувства он испытывал при встречах с Братом или матерью. Здесь принц ощущал, что его ждали.
Опустившись на колени. Тобин коснулся того места, где некогда стояла золотая плита с пророчеством оракула.
«До тех пор пока дочь Фелатимоса…»
Со времен Герилейн, долгие-долгие годы, при разных королевах, эти слова сообщали каждому, кто приближался к трону, что женщина, сидящая на нем, взошла на трон по воле Иллиора.
Возврати.
— Но я не знаю, как это сделать, — прошептал Тобин. — Я помню свой долг, но не знаю, как исполнить его. Помоги мне!
Невидимая рука снова коснулась его щеки, нежная, знакомая.
— Я постараюсь, обещаю тебе. Клянусь Мечом.
Тобин ни словом не обмолвился о своем приключении, но стал еще больше времени проводить в библиотеке. История Аркониэля и отца оживала перед ним, когда принц читал описания событий в изложении королев и воинов, знавших о них не понаслышке. Ки заразился воодушевлением друга, и они засиживались в библиотеке допоздна, по очереди читая вслух при неровном огоньке свечи.
Поля сражений, нарисованные Вороном мелком на полу, обрели новый смысл. Наблюдая затем, как старый генерал передвигает свою кавалерию, сооруженную из мелкой гальки, Тобин начал различать логику в построении войск. Иной раз он воображал всекартины боев так же отчетливо, словно читал воспоминания королевы Герилейн или рассказы генерала Милии.
— У кого-нибудь есть соображения или все воды в рот набрали? — рявкнул однажды старый генерал, нетерпеливо тыча палкой в рисунок на полу. На рисунке простиралось большое поле боя, с неровными рядами деревьев по обе стороны.
Даже не успев подумать, Тобин встал. Прежде чем он спохватился, все взгляды обратились к нему.
— И какова ваша стратегия, ваше высочество? — спросил Ворон, с сомнением вскидывая кустистые брошь.
— Мне кажется… Я бы спрятал свою конницу в роще на восточном фланге, и сделал бы это ночью…
— Так, что еще? — Морщинистое лицо генерала ничего не выражало.
Тобин продолжил:
— А половину или чуть больше лучников поставил бы вот за этими деревьями на противоположной стороне. — Он помолчал, вспоминая описание сражения, которое читал несколько дней назад. — Остальных лучников я расположил бы вот здесь, а за ними — тяжелую кавалерию. — Воодушевившись; Тобин присел на корточки и показал на узкую полоску открытого пространства между рощицами, с той стороны поля, что находилась ближе к Скале. — Противник сочтет это слабым местом. Я бы приказал кавалерии скрыться, пусть противник думает, будто здесь им противостоит только пехота. Они, пожалуй, начнут первую атаку на рассвете. И как только их конница приблизится, я пошлю своих всадников, чтобы отрезать им путь к отступлению, и тут же лучники из засады начнут стрелять в пехотинцев врага и рассеют их ряды.
Генерал задумчиво подергал себя за бороду, потом вздохнул.
— Разделить на части их силы, говоришь? Такой план, значит?
Кто-то хихикнул, но Тобин кивнул с серьезным видом.
— Да, генерал Марнарил, я бы поступил именно так.
— Что ж, как ни странно, но это очень похоже на то, что проделала твоя бабушка во Второй битве при Исиле, и ее план оказался удачным.
— Отлично, Тобин! — воскликнул Калиэль.
— Сразу видна наша кровь! — горделиво заявил Корин. — Как только стану королем, сделаю его своим генералом, обещаю.
Радость Тобина тотчас растаяла при этих словах, и он поспешно вернулся на свое место, боясь даже вздохнуть. Весь остаток дня слова кузена звучали у него в ушах.
«Когда стану королем».
В Скале мог быть только один правитель, и Тобин не надеялся, что двоюродный брат легко уступит ему место. Когда тем вечером Ки заснул, Тобин встал и сжег совиное перо на огне ночника, но он не знал, какую просьбу посылает вместе с дымом. Как ни пытался он найти слова, все мысли вновь возвращались к торжествующей улыбке на лице двоюродного брата.
Глава 13
Аркониэль проснулся от холода, охватившего голые плечи. Дрожа, он нащупал в темноте плащ Лхел из медвежьей шкуры и натянул его до подбородка. С середины зимы Лхел стала чаще позволять ему оставаться у нее на ночь, и Аркониэль был благодарен ей и за теплоту, и за возможность сбежать из коридоров замка, по которым бродил призрак.
Набитый сухим папоротником тюфяк зашуршал, когда Аркониэль зарывался поглубже в постель. Кровать пропиталась чудесными запахами: любовной неги, бальзамов, продымленных шкур. Но Аркониэль никак не мог согреться. Он потянулся к Лхел, но нащупал лишь следы тепла на том месте, где ее уже не было.
— Армра дукатх? — тихонько позвал он.
Аркониэль быстро осваивал ее язык и постоянно говорил на нем, хотя Лхел и дразнила его, утверждая, что его акцент толще, чем холодный бараний окорок. И он выучил настоящее имя ее народа. Они называли себя «ретха ной», «мудрые люди».
Ответа он не дождался, слышался лишь тихий перестук голых ветвей дуба. Решив, что Лхел вышла по надобности, Аркониэль снова откинулся на подушки, хотя ему и не хватало ее горячего обнаженного тела рядом. Но сон не шел, а Лхел все не возвращалась.
Скорее удивленный, чем встревоженный, Аркониэль накинул меховой плащ и подошел к узкому, закрытому кожаной завесой выходу. Отодвинув полог, он выглянул наружу. За те две недели, что прошли с начала наступления сезона Сакора, снега выпало куда меньше, чем обычно; его глубина вокруг дуба достигала лишь половины голени.
Да и сейчас небо было чистым. Полная луна сияла среди звезд, как новенькая монетка, такая яркая, что Аркониэль мог бы рассмотреть при ее свете рисунок на подушечках пальцев. Лхел говорила, что полная луна крадет тепло дня, чтобы набраться света, и Аркониэль был готов в это поверить. От его дыхания в воздух вылетали серебристые облачка и тут же превращались в россыпь крошечных кристаллов.
Следы маленьких ног уходили к источнику. Дрожа от холода, Аркониэль нашел свои башмаки и пошел в ту сторону.
Лхел сидела на корточках у края воды, пристально всматриваясь в небольшой круг воды в середине озерца. Завернувшись до подбородка в новый плащ, подарок Аркониэля, она держала левую руку над водой. Согнутые пальцы Лхел не оставляли сомнений, что она творит чары призыва. Аркониэль остановился в нескольких ярдах, чтобы не потревожить волшебницу. Чары требовали некоторого времени, в зависимости от того, кого именно пыталась увидеть Лхел. Аркониэль мог разглядеть лишь мягкую серебристую рябь на поверхности черной воды, но глаза Лхел светились, как у кошки, когда она всматривалась в пространство перед собой. Тени заполнили морщины вокруг ее глаз и рта, выдавая возраст Лхел так, как не удавалось яркому солнцу. Лхел всегда утверждала, что не знает, сколько ей лет. Она говорила, что ее народ считает возраст женщины не по годам, а по сезонам ее утробы: маленькая девочка, способная рожать женщина, старуха. А у нее, хотя она и не была молода, еще продолжался естественный лунный цикл.
Немного погодя она подняла голову и посмотрела на Аркониэля без особого удивления.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Мне присниться сон, — ответила она, встав и разминая онемевшую поясницу. — Кто-то приходить, но я не рассматривала кто, вот и приходить сюда.
— А в воде увидела?
Она кивнула и взяла его за руку, увлекая назад, к дубу.
— Чародеи.
— Гончие?
— Нет, Айя и еще кто-то, не знаю. Вокруг него облако. Но они идут видеть тебя.