Он также стал посещать мастерские на улице Ювелиров и опять начал заниматься скульптурой и украшениями. Однажды он даже решился показать брошь, которой особенно гордился, ауренфэйскому ювелиру, чьей работой всегда восхищался. Изящное бронзовое украшение изображало голые переплетенные ветви. Впрочем, несколько листочков на них все же осталось, и еще Тобин рассыпал на броши крошечные белые кристаллы. Когда он делал украшение, он думал о звездном небе над поляной Лхел и о том, как зимними ночами между ветвями ее дуба сверкают звезды.
Мастер Тирал был худым седовласым человеком со светлыми серыми глазами и носил ярко-голубое сенгаи. Тобина просто очаровал этот необычный народ, и он уже научился различать с полдюжины кланов по головным платкам и по способам оборачивать длинные полосы шерсти и шелка вокруг головы. Тирал и его помощники наматывали свои сенгаи на манер тюрбанов, низко надвигая их на лоб и оставляя длинные концы свисать на левое плечо.
Тирал, как всегда, радушно поздоровался с Тобином и предложил положить принесенную вещицу на квадрат черного бархата. Тобин развернул бронзовую брошь и осторожно положил на бархат.
— Это ты сделал? — спросил Тирал; он говорил с мягким, щебечущим акцентом. — И это, да? — спросил он, показывая на золотую лошадку на шее Тобина. — Можно посмотреть?
Тобин протянул ему лошадку и нервно ерзал на месте, пока мастер внимательно рассматривал обе вещицы. Оглянувшись на прекрасные ожерелья и кольца, выставленные в витринах ювелирной лавки, Тобин уже начал сожалеть о своей дерзости. Он привык к тому, что друзья восторгаются его работой, но они ведь не художники. А вот что скажет о его неуклюжих попытках искусный мастер?
— Расскажи-ка мне об этой броши. Как ты добился таких четких линий? — спросил Тирал, глядя на Тобина с выражением, которое он не смог сразу понять.
Запинаясь, Тобин начал объяснять, как он сначала вылепил каждую веточку из воска, потом переплел между собой согретые нити и уложил во влажный песок, чтобы получить форму для металла. Прежде чем он успел закончить, ауренфэйе усмехнулся с довольным видом и поднял руку.
— Воистину, ты настоящий художник. Прости мои сомнения, но мне редко доводилось видеть подобное искусство у тирфэйе твоего возраста.
— Ты думаешь, это неплохо?
Ауренфэйе взял в руки лошадку-амулет.
— Даже очень хорошо. Ты весьма мудро сохранил простоту линий, оставив лишь намек на детали, вместо того чтобы перегружать ими крошечную фигурку. Но сразу чувствуется жизненная сила животного — в изгибе шеи и в том, какое положение ты придал ногам, как будто лошадь бежит. Менее искусные художники изобразили бы ноги прямыми, как у коровы. Да, это чудесная вещица. Но эта! — Он взял брошь и положил ее на середину ладони. — Здесь уже больше, чем просто мастерство. Наверное, тебе было очень грустно, когда ты делал ее. Может, скучал по дому?
Тобин кивнул, не в силах произнести ни слова. Тирал взял правую руку Тобина и внимательно рассмотрел пальцы и ладонь, точно так же, как он исследовал брошь.
— Ты готовишься стать воином, но ты рожден художником, создателем прекрасных вещей. Тебя и этому учили там, в горах?
— Нет, просто я сам захотел попробовать. Но моя мать тоже умела делать разные вещи.
— Тогда она передала тебе великий дар, принц Тобин. Ты даже не понимаешь ценность этого дара. Светоносный вложил мастерство в твои неловкие юные руки. — Он выпустил руку Тобина, откинулся на спинку стула и вздохнул. — Твой род прославился отвагой в битвах, но я тебе скажу вот что. С такими руками, как твои, ты будешь куда счастливее, если тебе придется создавать, чем если ты будешь вынужден разрушать. Я не льщу тебе и не пытаюсь чего-то добиться, я просто говорю: если бы ты был не сыном герцога, а обычным мальчиком, я бы пригласил тебя работать здесь, со мной. Я никогда не говорил такого ни одному тирфэйе.
Тобин оглянулся на рабочие столы, где были разложены точильные камни, стояли небольшие тигели и подставки с деревянными колотушками, крошечными молоточками, чеканами и пилками.
Тирал грустно улыбнулся, увидев страстное желание в глазах Тобина.
— Мы не выбираем, кем нам родиться, верно? Вряд ли возможно, чтобы принц Скалы стал простым ремесленником и продавал свою работу. Но я думаю, ты найдешь свой путь. А сюда приходи, когда захочешь, и я помогу тебе, чем сумею.
Слова ювелира долго еще звучали в памяти Тобина. Да, он не мог продавать свою работу, как простой ремесленник, но он мог делать то, что ему нравилось, и дарить красоту другим. И он делал для друзей амулеты и булавки для плащей, украшенные головами зверей и драгоценностями. Никидес попросил его сделать кольцо с изумрудом — для подарка деду ко дню рождения, а Хилусу это кольцо так понравилось, что без него канцлера уже просто никто и не видел. Слава Тобина росла, и вскоре просьбы-заказы стали поступать и от других знатных вельмож, приносивших Тобину золото и драгоценности для работы. Конечно, заметил как-то раз Ки, Тобин ведь мог позволить себе работать просто ради удовольствия, не беря за это никакой платы.
Когда наставник Порион дарил им редкий выходной день, Корин водил младших мальчиков по недавно открытым им местам: в таверны, где хорошенькие девушки в декольтированных платьях готовы были в любую секунду усесться на колени старших юношей и нежно ворковать с младшими. Актрисы и актеры приглашали их за сцены лучших театров, а купцы в богатых районах, казалось, всегда припасали для них нечто особенное.
Время от времени Корин — обычно в подпитии, как сразу отметил Ки, — брал с собой младших даже в ночные походы. Для этого требовалось ускользнуть от внимания Пориона, но это лишь добавляло перчинки приключению. В морозные лунные ночи они играли в догонялки на кривых улочках, потом отправлялись в какие-нибудь злачные места в районе порта. Даже в разгар зимы на этих улицах стояла неистребимая вонь от дерьма и дохлых собак, а в грязных тавернах под видом вина подавали омерзительное пойло. Но Корин, похоже, был здесь куда более счастлив, чем где бы то ни было еще, и пьяно раскланивался с хриплоголосыми менестрелями или усаживался бок о бок с матросами, докерами и даже публикой совсем низкого пошиба, с удовольствием наблюдая за уличной дракой или схваткой медведей.
Старших юношей уже отлично знали в таких местах, а Корина приветствовали как «молодого Лорда Без Имени», и никто не позволял себе понимающе подмигнуть или кивнуть. Не раз и не два старшие оставляли младших мерзнуть на холоде где-нибудь за углом на неосвещенной улице, пока сами развлекались со шлюхами в ближайшем переулке. Из всех старших один только Лисичка отказывался присоединяться к этим отвратительным забавам. Ожидая на холоде с Тобином и остальными, прислушиваясь к визгу, хрипу и стонам, разносившимся в воздухе, он частенько выглядел просто больным. Бариус постоянно топтался рядом с ним, готовый предложить утешение, но Лисичка не обращал на него внимания.
— Никак не пойму! — в негодовании воскликнул Ки, когда они вдвоем возвращались домой однажды ночью. — Все эти низкорожденные матросы и шлюхи запросто могли бы зарезать собственных матерей за то, чтобы провести одну лишь ночь в приличном доме, а эти испорченные юнцы катятся вниз по склону, как конский навоз, лезут в такие места, куда даже мои братья побрезговали бы сунуться. Валяются в грязи, как свиньи, и Корин хуже всех! Извини, Тобин, но это чистая правда, и ты это знаешь. Он главный среди нас, и он задаст тон. Почему Калиэль не вразумит его?
Но оба мальчика знали, что такое едва ли возможно.
Однако у них были и другие развлечения. Каждый день приходили приглашения на балы, охоту, фейерверки. Свитки кремового цвета, исписанные разноцветными чернилами, сыпались на компаньонов, как осенние листья. В отсутствие короля компаньоны всегда были наиболее желанными гостями, и тем более теперь, ведь Корин приближался к возрасту, когда мог вступить в брак Принц был не из тех, кто отвергает приглашения. Ему уже исполнилось пятнадцать, принц выглядел вполне взрослым мужчиной, он даже отпустил небольшую бородку. Повсюду, где бы ни появлялся Корин, он притягивал к себе восхищенные взгляды. Его волосы падали на плечи, как грива вороного жеребца, обрамляя сильное, выразительное лицо с пылающими темными глазами. Он знал, как очаровать женщину любого возраста, улыбнувшись ей или поцеловав руку; девушки роились возле него, как кошки вокруг чаши со сливками, а их матери с тревогой вглядывались в Корина, надеясь заметить любой признак особого интереса к своим дочерям.