Мы вышли к опушке леса, оттуда все было хорошо видно. Вдоль ручья стояли в ряд палатки, и еще хижины у воды. У костров хлопотали несколько женщин — и ни одного мужчины. Вокруг лагеря там большой луг, укрыться негде. Я сказала принцу: «Вряд ли они спят в такой час», но он лишь отмахнулся и ответил: «Да они, наверное, пьяные. Это же сброд, а не солдаты».
Но ведь очень многие разбойники были хорошо обученными воинами, прежде чем ушли на вольные хлеба. И это я тоже пробовала объяснить принцу, но он ничего не слушал. А потом Порион показал на два больших загона — там было всего несколько лошадей, но куда подевались остальные? Любой мог понять — мужчины ушли из лагеря, только принц не понимал, что нас могут атаковать. Он даже не стал ждать возвращения разведчиков. И мы вышли из леса, помчались во весь опор, совершенно безрассудно, да еще и с боевым кличем… Компаньоны постарались, этого у них не отнять. Этот крик мог бы до смерти напугать врага, захваченного в постели, если бы этот враг там был.
Мы доскакали до лагеря, но там никого не было, только несколько несчастных женщин. Они не знали, куда подевались мужчины, но нам не понадобилось много времени, чтобы это выяснить. Они дождались, пока мы спешимся и нарушим строй, чтобы обыскать лагерь, — и тогда вырвались из леса, а ведь лес был меньше чем в полумиле от нас… Полсотни вооруженных всадников! Они налетели на нас, как ураган.
Ахра помолчала и вздохнула.
— А принц просто стоял и смотрел на них. Все ждали, потом Порион спросил, уважительно так «Что прикажет мой лорд?» Тут принц опомнился, но было уже слишком поздно. Хотя поздно было уже в ту минуту, когда мы поскакали к лагерю. У нас не оставалось времени, чтобы снова вскочить в седла или послать к тебе гонца. Компаньоны и часть моих людей окружили принца и использовали то прикрытие, что нашлось рядом, — стог сена рядом с загонами. Остальные рассыпались по сторонам. К этому времени их лучники уже заняли позицию и осыпали нас дождем стрел. — Ахра покачала головой. — Конечно, принц сражался хорошо, когда вообще принялся за дело, но я потеряла многих воинов только из-за того, что ему захотелось взять лагерь наскоком. Ты ведь слышал его слова? Это о моих людях он сказал: «Их еще много осталось». — Горечь в голосе Ахры заставила Тобина внутренне сжаться. Отпив еще глоток воды из ковша, она продолжила: — Но Фарин, да и другие тоже, рассказали мне, как ты командовал своими людьми и как дрался. Тебя коснулась рука Сакора, это правда. Я гордилась тобой, слушая их, но ничуть не удивилась. Мой отец сразу увидел в тебе этот дар, а вот о принце у него сложилось не слишком высокое мнение. А этот старый мошенник редко ошибается.
— Спасибо, что рассказала мне все, — тихо произнес Тобин. — Я… наверное, мне пора сидеть с Лутой.
Ахра схватила его за руку.
— Никому не говори, что я тебе рассказала! Просто я подумала, что ты должен знать.
— Не скажу. Спасибо тебе.
Снова пробираясь через кухню, Тобин ощущал сильную тошноту. Все оказалось куда хуже, чем он мог вообразить. Найдя оставленную свечу, он зажег ее и осторожно поднялся по лестнице.
Дверь комнаты, где лежал Лута, была приоткрыта на несколько дюймов, оттуда пробивалась тонкая полоска света, падавшего на пол холла, на детей и собак, спавших вперемешку. Тобин обошел спящих и заглянул в комнату.
В высоком подсвечнике рядом с креслом Ларента горела свеча. Кресло было повернуто к двери боком, и Тобин видел профиль Корина, сидевшего в кресле и смотревшего на тяжело поднимавшуюся и опускавшуюся грудь Луты.
— А где все? — шепотом спросил Тобин, входя и закрывая за собой дверь.
Не пройдя и половины комнаты, он уловил сильный дух спиртного. Когда же он обошел кресло, то увидел, что Корин держит в руках глиняный кувшин с вином и что он уже изрядно пьян.
— Я велел Лисичке и Калиэлю уложить Бареуса в постель. Им пришлось вдвоем тащить его. — Голос Корина звучал хрипло, слова он произносил неразборчиво. Потом принц вдруг ядовито усмехнулся. — Лучший из всех приказов, что я отдал за этот день, верно?
Он поднес кувшин к губам и сделал несколько шумных глотков. Вино потекло по его подбородку, по горлу, на уже и без того грязную рубашку. И руки у принца были грязными, под ногтями запеклась кровь.
Он вытер губы рукавом и горько улыбнулся Тобину.
— Я слышал, ты был молодцом. И Ки тоже. Все, кроме Квириона. Как только вернемся, выгоню его!
— Тише, Корин, тише! Ты можешь разбудить Луту.
Но Корин продолжил, мрачнея с каждым словом:
— Я ведь вообще не должен был стать наследником престола, ты же знаешь. Я четвертый ребенок, Тоб! Да еще старшая сестра. Это иллиорцам бы больше понравилось. Они могли бы получить свою королеву. Гериан и моего старшего брата Тадира с колыбели готовили к престолу. Великая Четверка, если бы ты их видел! Вот онидействительно были рождены, чтобы править… Они никогда… — Корин сделал еще глоток вина и, шатаясь, поднялся на ноги. Тобин хотел поддержать его, но Корин оттолкнул его руку. — Все в порядке, кузен. Уж пить-то я точно умею. А где Танил?
— Здесь.
Оруженосец появился из темного угла и обнял принца за талию. Тобин не понял, чего было больше в выражении его глаз: жалости или презрения. Наверное, того и другого поровну.
— Спокойной ночи, кузен, — пробормотал Корин, пытаясь поклониться, когда Танил увлекал его к выходу.
Тобин слышал, как они спотыкались о спящих и как дети сонно ворчали; потом звуки неуверенных шагов затихли: Танил увел принца вверх по лестнице.
Тобин сел в кресло и стал смотреть на Луту, пытаясь разобраться в своих мыслях. Плохое руководство сражением, а именно этот грех совершил сегодня Корин, пятнает репутацию любого командира. А королевского сына, наверное, следовало судить даже более строго, чем других.
«Зато меня все считают героем», — подумал Тобин. Но сам он себя героем не чувствовал. Во всяком случае сейчас, сидя рядом с тяжело дышавшим Лутой и помня о телах убитых, сложенных во внешнем дворе.
Однако следом явилась другая мысль. Долгие годы он не желал думать о том, что на самом деле означало откровение Лхел. И все равно понимание своей истинной природы понемногу пускало корни в его уме, и как ростки диких трав пробивались сквозь трещины между камнями на стенах крепости, так упрямо прорастало это осознание, стремясь к дневному свету.
«Но если я должна стать королевой, Корину придется отойти в сторону. Может, это и к лучшему?»
Но сердце его не слушалось голоса разума. Первые двенадцать лет своей жизни Тобин прожил во лжи, а два последних года пытался не обращать внимания на правду. Он любил Корина, и большинство компаньонов тоже. Что будет, когда они узнают правду? Узнают, что он не просто девочка, но еще и претендует на место королевского сына?
Время шло, измеряемое тяжелыми вздохами Луты; его грудь поднималась и опускалась, и Тобин не понимал: то ли его друг стал дышать лучше, то ли хуже? Казалось, хрипы немного утихли, кровь изо рта Луты больше не сочилась. Наверное, это было хорошим знаком? Но все же дыхание раненого было тяжелым, время от времени воздух как будто застревал у него в горле на секунду, чтобы потом вырваться с хрипом. Через какое-то время Тобин заметил, что дышит в одном ритме с Лутой, как будто это могло помочь раненому. Когда дыхание Луты останавливалось, Тобин гоже замирал, ожидая следующего судорожного вздоха. Было очень утомительно постоянно прислушиваться.
Когда пришли Никидес и Руан, Тобин был рад сдать пост. Ему нужно было кое с кем поговорить.
Он обошелся без свечи, выбираясь в пустой двор, к колодцу. Довольный тем, что остался один, Тобин прошептал слова призыва. Брат вышел из тени и встал перед ним, печальный и молчаливый.
— Ты спас мне жизнь. Спасибо.
Брат молча смотрел на него.
— Но как… как ты сумел найти меня без куклы?
Брат коснулся груди Тобина.
— Связь сильна.
— Как в тот день, когда лорд Орун напал на меня. Я ведь тебя тогда тоже не звал.
— Он хотел убить тебя.
Несмотря на то что после того события прошло много времени, Тобина пробрало холодом; они ведь ни разу не говорили об этом.