— Поосторожнее, милый мальчик! Ты вступил на опасный путь. Я постоянно думаю об этом с тех пор, как ты показал мне свои чары.
— Не беспокойся, сейчас мы используем крыс и мышей. — Аркониэль криво улыбнулся. — Если учесть наши старания, подозреваю, что в замке не останется грызунов задолго до того, как мы добьемся результата. И все равно я надеюсь.
— Я имела в виду не только опасность самой работы. Ты должен всегда учитывать последствия применения подобной силы. Обещай мне, что будешь пока держать все в тайне.
— Обещаю. Я доверяю Ворнусу и Лиан, но в Малканусе я совсем не так уверен. У него и так достаточно силы, и он, похоже, наслаждается ею и вполне доволен.
— У тебя проницательное сердце, Аркониэль. Я всегда так думала. И если ты не позволишь жалости ослепить себя, оно послужит тебе как должно.
Аркониэль уловил оттенок упрека в ее словах. И хотя они никогда об этом не говорили, Аркониэль знал, что Айя так до конца и не простила его за то, что он пощадил Ки.
Глава 40
Корин и компаньоны вернулись в Эро вместе с осенними дождями и были бесконечно рады, когда увидели на причале встречавших их Луту и Бареуса. Лута не только окончательно поправился, но еще и подрос на целых три дюйма.
— Смертельное ранение пошло мне на пользу, — сказал он, смеясь, когда все радостно его приветствовали. — Но за тобой, Тобин, мне все равно не угнаться.
Тобин застенчиво усмехнулся. В течение прошедшего года он рос так быстро, что пришлось шить новую одежду. Он стал почти таким же высоким, как Корин, но, хотя ему было уже почти пятнадцать, он оставался очень тонким в кости, и борода у него не росла, из-за чего компаньоны безжалостно над ним насмехались.
Тобин предпочитал отшучиваться, но втайне просто ужасался из-за этого. Все его друзья уже становились мужчинами. Ки раздался в плечах, отрастил жиденькие усы и узкую бородку, на тот фасон, что весной ввел в моду Корин. Ник и Лута вперегонки хвастались «двойными стрелами», весьма заметными пучками шелковистых волос над углами их ртов.
Даже Брат изменился. Они всегда были почти одинаковыми внешне, но за последний год Брат стал похож на взрослого мужчину, с такими же широкими плечами, как у Ки. На его верхней губе появились черные волоски, и грудь тоже поросла волосами, хотя до сих пор была гладкой, как у девочки.
Этим летом Тобин заметил, что ему совсем не хочется купаться вместе с другими: несмотря на то что он вытянулся вверх, в сравнении с большинством компаньонов он все равно выглядел как ребенок.
Хуже того, он теперь изо всех сил старался не смотреть на мускулистые тела юношей и их тайные места. Их любимой забавой всегда, с тех еще пор, как Тобин приехал в столицу, было сравнение мужских достоинств; но теперь эта игра вызывала у него неловкость, особенно когда речь шла о Ки.
Фарин отчасти понял его затруднения, когда в жаркий день дентина Тобин, надувшись, сидел на палубе корабля. Все остальные сошли на берег, чтобы искупаться в маленькой бухте, но Тобин остался на борту, сославшись на головную боль. Даже Ки его бросил.
— Я в твоем возрасте тоже был таким костлявым, — добродушно сказал Фарин, усаживаясь рядом с принцем в тени парусов. — Но придет день, и ты обрастешь волосами, а мышцы у тебя станут как у борца.
— А с моим отцом тоже так было? — спросил Тобин.
— Ну, Риус рос быстрее, но ты ведь в основном уродился в мать. Зато его отец был таким же худощавым, но сильным, как ты. — Он одобрительно ткнул пальцем в бицепс Тобина. — Ты такой же жилистый и узкобедрый, как твой дед. И быстрый, как кошка. Я видел, как ты вчера выскользнул из захвата Зуштры. Скорость всегда одолеет силу, если ты достаточно сообразителен. А ты именно такой.
Но от этого разговора Тобин не стал чувствовать себя лучше. Он ведь не мог рассказать Фарину о лунных болях, что терзали его регулярно. И хотя сам Тобин знал правду, он все равно ощущал себя брошенным друзьями. Да уж, нечего было удивляться, что девочки перестали с ним кокетничать.
«Не в этом дело, — прошептал тихий голос в глубине его сердца. — Они знают. Они видят».
Тобин знал, что тайный голос говорит о нем и Ки. И о том, что сплетники приписывают им особые отношения. Но он ведь всегда относился к своему оруженосцу просто как к брату… Однако этим летом кое-что изменилось; кое-что, о чем Тобин боялся даже думать, когда Ки находился неподалеку, потому что боялся, что все отразится на его лице.
Ки любил его так же, как всегда, но было совершенно ясно, куда стремятся его фантазии, Несколько молодых служанок не устояли перед его обаянием в Эро, а уж во время долгого путешествия у него было куда больше возможностей. Ки был красив, обаятелен: девушек тянуло к нему, как кошек к сливкам. Но он никогда не хвастался своими победами в кругу компаньонов.
Когда юноши начинали болтать на эти темы, Тобин всегда помалкивал, прикусив язык. Но компаньоны полагали, что принц просто застенчив, как обычно. Ки думал так же. Для Ки они оставались братьями, как и прежде. Он никогда не упоминал о сплетнях и никогда не менял своего отношения к другу. А Тобин подавлял странные желания, одолевавшие его время от времени, и тоже помалкивал.
Но хуже всего было в дни полнолуний, когда лунные боли пульсировали в его животе, напоминая Тобину, кто он на самом деле. Иной раз он даже ловил себя на том, что с завистью смотрит на молодых женщин, пытаясь представить, как они чувствуют себя, легко шагая в развевающихся юбках, с вплетенными в волосы нитями бус, пахнущие духами… и как на них смотрят молодые люди.
«Придет день, — думал Тобин, по ночам пряча в подушку пылающее лицо и стараясь не думать о Ки, лежащем так близко. — Однажды он узнает, а уж тогда посмотрим».
А иногда, оставшись один, он раздевался и смотрел в зеркало на свои узкие бедра и плоскую костлявую грудь, на простое лицо — и гадал, станет ли он вообще когда-нибудь настоящей женщиной? Прикрыв рукой маленький пенис, он старался вообразить, как останется без этой части своего тела, и пожимал плечами, смущаясь сильнее, чем когда-либо.
И когда они наконец вернулись домой, он поклялся себе, что найдет возможность так или иначе повидать Лхел.
Вновь очутившись в Эро, Тобин и Ки обнаружили, что теперь они владеют другими комнатами, в Новом дворце, в том крыле, где жил Корин. Другие компаньоны тоже разместились поблизости.
Далее последовала обычная череда балов и приемов и вылазки в город. Однако прошло несколько недель, и король объявил о новой казни на рыночной площади. Тобин уже почти забыл случай с молодым жрецом и те взгляды, что люди бросали на Корина в тот день, — но теперь они выехали из дворца под усиленной охраной.
На этот раз к сожжению были приговорены три волшебника; Тобин держался как можно дальше от платформы, боясь, что кто-то из них его узнает; но, в отличие от прошлой казни, приговоренные вели себя тихо, покорно, и ни слова не донеслось из-под железных масок.
Тобину хотелось отвернуться, когда они горели, но он знал, что другие смотрят на него, гадая, как он поведет себя на этот раз. Наверняка кто-нибудь ожидал от Тобина нового представления. Поэтому он держал глаза открытыми, а лицом повернулся к ослепительному белому огню, но старался не смотреть на темные фигуры, корчившиеся в рамах.
На этот раз на площади не было недовольных. Толпа одобрительно ревела, компаньоны веселились. Тобин моргнул, от напряжения у него заболели глаза; он оглянулся на Корина. Как он и подозревал, его двоюродный брат смотрел на него и тут же горделиво усмехнулся. Желудок Тобина сжался, ему пришлось несколько раз сглотнуть подступившую к горлу желчь.
На пиру, который последовал за казнью, Тобин лишь делал вид, что ест. Тошнота прошла, но он ощущал легкие приступы боли в животе, как некое напоминание. Они становились сильнее по мере приближения ночи, — боль была уже такой, как в тот день, когда у него случилось кровотечение. Правда, Лхел обещала, что такого больше не повторится, но каждый новый приступ боли заставлял сердце Тобина падать куда-то вниз. А вдруг у него опять пойдет кровь? А если кто-нибудь заметит это?