— Доложи обо мне синьоре Анастасии. Скажи, что приехал ее племянник.
Слуга с неудовольствием оглядел странного посетителя с головы до ног, однако впустил его и велел ждать в холле.
Титус еще издалека услышал голос Анастасии. Услышал он и то, как она ругалась, будучи не в лучшем расположении духа.
Анастасия Фазолино показалась на верхней ступеньке лестницы в черном халате с красными пуговицами. Волосы ее были спутаны и неухожены. Бросив на Титуса, стоявшего в холле, свирепый взгляд, она громко, так что разнеслось по всему дому, воскликнула:
— Ах, господин племянник соизволили объявиться! Что, опять на мели?
Не сводя с Титуса глаз, Анастасия спустилась по широкой лестнице и подошла к племяннику. Тот встал на одно колено и в этой позе поцеловал правую руку Анастасии. Затем он поднялся и хотел ответить, но синьора перебила его:
— Боже мой, что за вид! Ты что, ночевал на мусорной свалке?
Титус кивнул.
— Что-то вроде того. Я приехал сюда из Флоренции на грузовике с овощами. А перед этим я добирался на автотранспортере из Мюнхена. Всего семнадцать часов.
— Ты что, не мог позволить себе приехать на поезде? — нахмурилась Анастасия.
— Нет, — ответил Титус. — У меня не осталось ни одной лиры.
Анастасия оглядела племянника с макушки до пят, обошла вокруг него, покачивая головой.
— Так я и знала, — сказала она, остановившись позади него. — От тебя воняет, как от помойной ямы. Марш в ванную! В ванную для слуг, конечно же. Потом поговорим.
Титус взял свою сумку и исчез за боковой дверью.
Анастасия подошла к телефону и набрала номер.
— Лилит — Асмодею. — И после паузы произнесла: — Ты знаешь, кто ко мне пришел? Мой племянник! Вонючий, запущенный и без лиры в кармане.
Сам того не желая, Альберто Фазолино стал свидетелем этого телефонного разговора. Он как раз выходил из гардеробной и услышал, как его жена Анастасия отзывалась о своем племяннике.
— Что мне делать с парнем? Здесь он не может оставаться, это однозначно. — Она кивнула невидимому собеседнику. — Хорошо. Как хочешь.
И положила трубку.
Как всегда, в теплые, но не слишком жаркие дни они завтракали в живописном дворике дома, и, как всегда, Анастасия вышла в своем черном халате с красными пуговицами, в то время как Альберто, опрятно одетый, уже сидел за столом.
— Мне показалось или я действительно слышал голос твоего племянника? — лицемерно поинтересовался Альберто Фазолино.
— Тебе не показалось, — ответила Анастасия, и тут же, словно по команде, появился свежевымытый, чисто выбритый Титус с ярко-красным лицом.
— Смотри-ка, господин племянник! — цинично заметил Фазолино. — Что тебе здесь нужно?
Титус вежливо поздоровался с Фазолино, однако на его вопрос не ответил.
— Ну ладно, ладно, — сказала Анастасия, опуская кусочек белого хлеба в большую чашку с кофе с молоком. И, обращаясь к Титусу, продолжила: — Я звонила Смоленски и сказала ему, что ты приехал.
— И что? — осторожно поинтересовался Титус. — Как он отреагировал?
Анастасия пододвинула Титусу чашку.
— Он хочет тебя видеть, причем немедленно.
Кошмар, в котором вот уже несколько недель жили Бродка и Жюльетт, стал благодаря расшифровке кодового имени Асмодей еще более страшным. Хотя они по-прежнему не понимали содержания магнитофонных кассет, сам по себе факт, что государственный секретарь Ватикана кардинал Смоленски является одним из кукловодов этого заговора, возможно даже его главой, сильно взволновал их.
В любом случае теперь у них было подтверждение, что Арнольфо Карраччи не хотел их обманывать и что кассеты могли сыграть в этом деле неоценимую роль, а значит, стоили тех денег, которые были уплачены за них. К тому же они осознавали, что эти кассеты, по всей видимости, останутся единственной ниточкой, которая позволит распутать клубок возникших в их судьбе неясностей.
В течение двух дней и даже ночью Бродка и Жюльетт были заняты тем, что записывали и переводили содержимое всех двадцати кассет. Когда работа наконец-то была завершена, Бродка стал переживать, как бы кассеты не пропали из их номера в пансионате. Он чувствовал, что за ним наблюдают. Он не доверял ни приветливой хозяйке пансионата «Альберго Ватерлоо», ни постоянно сменяющимся ночным портье. Итак, куда же девать кассеты?
В конце улицы, на которой был расположен пансионат, находился филиал «Банко ди Ниаполи». Там Бродка и снял на следующий день абонентный сейф с паролем, чтобы на первое время спрятать кассеты. То, что эта мера предосторожности оказалась нелишней, подтвердилось уже на следующий день.
Бродка и Жюльетт сидели в столовой пансионата, от голых стен и красновато-коричневого пола которой отскакивало каждое слово, и совещались по поводу того, что делать дальше. В этот момент в прозрачных дверях появилась молодая женщина.
— Это же… — Жюльетт отставила в сторону свою чашку с чаем и прошептала, наклонившись к Бродке: — Я могу, конечно, ошибаться, однако, по-моему, это жена племянника Арнольфо.
Бродка кивнул. Это была Адриана Корнаро. Та подошла к ним, пожелала доброго утра и спросила, может ли она присесть на минутку.
— Конечно, — растерянно сказал Бродка и пододвинул ей стул. — Я очень удивлен вашим появлением здесь, — добавил он, бросив взгляд на Жюльетт, означавший: ты, разумеется, тоже.
Жюльетт посмотрела на молодую женщину.
— Видите ли, — сказала она, обращаясь к Адриане, — после всего того, что произошло, мы, честно говоря, не ожидали, что когда-либо увидим вас или Бальдассаре. А теперь вдруг вы появляетесь здесь и садитесь к нам за столик.
Адриана обвела комнату взглядом, словно желая удостовериться, что их никто не подслушивает. Затем она поставила на стол свою сумочку, нечто вроде кожаного мешочка с плечевыми ремнями, и, вынув оттуда толстый коричневый конверт, положила его перед чашкой Бродки.
— Что это? — поинтересовался Александр.
— Пятьдесят миллионов лир, синьор. Половина всех наших сбережений.
— Что? — Жюльетт протянула руку и открыла конверт. Бродка уставился на перевязанные банкноты, потом посмотрел на Адриану.
— Что это значит?
— Меня послал Бальдассаре. Он хочет выкупить обратно пакет с кассетами.
— У нас? — возмутился Бродка. — Именно у нас, кому он продал ключ от пустого сейфа?
— Я знаю, — тихо ответила Адриана. — Я с самого начала была против того, чтобы делать деньги на смерти Карраччи. Но Бальдассаре сказал, что такая возможность бывает только раз в жизни, а потому нужно ловить удачу за хвост. Если бы он тогда послушал меня!
— Конечно. — Разглядывая конверт, Бродка думал о том, не отсчитать ли десять миллионов, именно ту сумму, за которую он ничего не получил от Бальдассаре. Но, вспомнив, что кассеты все же попали к нему, он решил оставить все как есть.
— Синьора, ваш муж продал кассеты фотографу Вальтеру Кайзерлингу, который живет в Гаете.
— Я знаю, не нужно меня обманывать. Я уже была у Кайзерлинга. Он сказал, что нормальный человек ничего не сможет сделать с этими кассетами и что он отдал их вам.
Жюльетт мрачно поглядела на Адриану.
— Но зачем же вам отдавать целое состояние за кассеты, с которыми вы ничего не сможете сделать?
— Я скажу вам, синьора. Мы бежали в Катанию, где у нас есть родственники. Бальдассаре хотел открыть на эти деньги свой ресторан. Мы думали, что вдалеке от Рима, на Сицилии, Фазолино и его сообщники не достанут нас. Мы прожили в Катании всего три дня, когда у нас на пороге появился Фазолино в сопровождении падре из Санта-Агаты и потребовал кассеты назад. Он обозвал дядю Арнольфо вором и вымогателем и пригрозил, что позаботится о том, чтобы мы не прижились в Катании, — если Бальдассаре не отдаст кассеты назад.
— А что этот падре из Санта-Агаты?
Адриана пожала плечами и прикусила нижнюю губу.
— Он угрожал нам вечным проклятием. Но приходил он, как мне кажется, не за этим. Я полагаю, что это он выдал нас Фазолино. От падре на Сицилии не укроется ничто.