– Лонгстаффу придется отменить приказ, – с растущей тревогой заговорил Робб. – У него просто нет иного выхода. Он разорит казну и…
– Может быть, ты все-таки выслушаешь меня? Завтра, когда начнется паника, собери каждый таэль, который у нас есть, и каждый таэль, который ты сможешь занять, и начинай скупать опиум. Ты должен суметь приобрести его по десять центов за доллар.
– Нам и свой-то не успеть продать за неделю, не говоря уже о чужом.
Струан стряхнул пепел с сигары:
– За день до того, как закон должен будет вступить в силу, Лонгстафф его отменит.
– Не понимаю.
– Все дело в том, чтобы сохранить свое лицо, Робб. Когда адмирал откланялся, я объяснил Лонгстаффу, что запрет на опиум подорвет всю торговлю с Китаем. Черт меня побери, сколько раз ему нужно это объяснять! Затем я указал, что если он отменит свой приказ сейчас же, то потеряет лицо и заставит адмирала – человека порядочного и благонамеренного, но совершенно не разбирающегося в коммерции – потерять свое. Единственное, что остается, – это отдать приказ, как было условлено, а затем, сохраняя адмиралу – а заодно и себе – лицо и место, отменить его. Я пообещал тем временем растолковать адмиралу все тонкости здешней торговли. Кроме этого, через три дня назначена еще одна встреча с Тисэнем, а такой приказ не может не заслужить одобрения китайцев и, следовательно, поставит их в невыгодное положение на переговорах. Лонгстафф целиком со мной согласился и попросил держать все это в секрете.
Лицо Робба просветлело.
– Ах, тайпан, где еще найти такого человека, как ты! Но кто может гарантировать, что Лонгстафф отменит свое распоряжение?
В кармане Струана лежал подписанный указ, датированный шестым днем, считая от сегодняшнего, который отменял запрет на торговлю опиумом. Лонгстафф буквально силой сунул эту бумагу ему в руки. «Вот, Дирк, возьми лучше сейчас, тогда я не забуду его вовремя подписать. Черт возьми! Вся эта бумажная волокита… ну, ты понимаешь, – ужасно. Но лучше до поры никому его не показывать».
– Неужели ты не отменил бы такое глупое распоряжение, Робби?
– Да-да, конечно. – Робб был готов расцеловать брата. – Если у нас есть шесть дней и никто ничего не знает наверняка, мы заработаем целое состояние.
– Именно. – Взгляд Струана заскользил по гавани.
Он обнаружил ее лет двадцать с небольшим назад. Тайфун краем зацепил его корабль в открытом море, и, хотя он успел подготовиться к шторму, ему не удалось вырваться, и ураган неумолимо увлекал судно к берегу. Они шли под одними снастями, тяжело продвигаясь вперед. Полуденное небо и горизонт были неразличимы за чудовищными пластами воды, которые Большой Ветер срывал с поверхности океана и швырял на них. Потом, уже совсем недалеко от берега, цепи штормовых якорей полопались в этом аду, и Струан понял, что корабль обречен. Море подхватило их и бросило на прибрежные скалы. Каким-то чудом порыв ветра изменил курс корабля на долю градуса, и, миновав скалы, они очутились в узком, шириной каких-нибудь триста ярдов, проливе, не указанном ни на одной карте. Этот пролив образовывала с материком восточная оконечность Гонконга – в конце его их ждала спасительная гавань.
Тот тайфун вывел из строя бо́льшую часть торгового флота в Макао и потопил десятки тысяч джонок по всему побережью. Но корабль Струана и джонки, прятавшиеся в гавани Гонконга, переждали его безо всякого для себя ущерба. Когда шторм утих, Струан проплыл вокруг острова, чтобы нанести его на карту. Затем отложил эту информацию в своей голове и начал строить тайные планы.
И вот теперь, остров, когда ты наш, теперь я могу уехать, думал он, чувствуя, как на него накатывается теплая волна радостного возбуждения. Теперь – парламент.
Прошло уже много лет с тех пор, как Струан понял, что единственный инструмент, с помощью которого он сможет защитить Благородный Дом и новую колонию Империи, находится в Лондоне. Подлинным средоточием власти на земле был британский парламент. Став его членом, опираясь на ту власть, которую дадут ему несметные богатства Благородного Дома, он сумеет подчинить себе управление политикой Империи в Азии, как сейчас подчинил себе Лонгстаффа. Да.
Несколько тысяч фунтов посадят тебя на парламентскую скамью, размышлял Струан. Хватит добиваться своего через других. Отныне ты будешь в состоянии делать это сам. Да, наконец-то время пришло, дружище. Пройдет два-три года, и ты получишь дворянский титул. Затем – Кабинет. А затем… Затем, клянусь Богом, ты определишь курс, которым Империя, Азия, Благородный Дом будут следовать тысячу лет.