Бабушка опять замолчала, но Тайрин не дала ей улизнуть.
– Бабушка, а Тинбо? Ты сразу поняла, что он твоя судьба? Сразу, как увидела?
– Да кто же сразу поймет? Я и не видела его четыре года. Ничего не видела, кроме этой проклятой степи. Но я его помнила. Он красивый такой и сразу мне понравился. А когда нас в Рилу вернули, тут он опять появился. Я уже поняла тогда, что он не простой человек: хофолар, а может туда-сюда спокойно из Рилы ходить; он и одет был как книжник, и разговаривал тоже… Сказал, что это ему так надо – притворяться. Я у Эйлы жила, они меня к себе забрали, как мама умерла, у меня же никого не было больше. Тинбо горевал очень, говорил, что он Этьена приводил, а нас никого не нашел, как сквозь землю мы провалились. А теперь Этьен сбежал из Рилы, и куда подался – неизвестно. Так мы его больше и не видели.
– А Тинбо-то?
– А Тинбо остался. Посмотрел на меня и говорит: «Пойдешь за меня замуж?»
– А ты?
– А я и пошла.
– Но ты ведь его любила? Ты же не просто так за него вышла?
– Конечно, любила! Как его было не любить…
Бабушка отвернулась к окну. Тайрин еще посидела с ней и ушла к себе. Ничего не понять, сколько других ни расспрашивай. Все твердят одно и то же, будто нарочно. Мама говорит: «Слушай свое сердце, оно подскажет». Эйла говорит: «Как встретишь своего суженого, сама поймешь, что это он». Тетя Итела говорит: «Сердце не обманет». Но у Тайрин какое-то неправильное сердце, оно то любит Лайпса, то терпеть не может.
В мастерской дела шли своим чередом. Пролетели зима и весна, лето подходило к концу, и, как всегда, к осени прибавлялось заказов, а мастер Гута становился все придирчивее и строже. Однажды Тайрин чуть-чуть задержалась в Библиотеке, потому что ей надо было дождаться, когда высохнет последний лист с рисунком, и переложить его на стол переписчиков, чтобы они с утра приступили к работе. Шел дождь, и гулять сегодня никто не собирался. Тайрин попросила Бьёке и Ауту не ждать ее, она любила бывать в мастерской одна. Она немного почитала, пока высыхал рисунок, потом прибрала на столе, погасила лампы и вышла из мастерской. Теперь надо было дойти до стража, сказать, что она уходит, чтобы он отметил это в своей книге учета рабочего времени. Но, спустившись в зал Приветствий, она вдруг услышала, как кто-то плачет под лестницей. Тайрин пошла на звук и наткнулась на Ауту.
– Что случилось?
Тайрин присела рядом. Аута всхлипнула.
– Ты почему здесь одна? А где Бьёке? Вы поссорились? Ты поругалась с Тинбо?
– Да при чем тут Тинбо! Не могу, совсем не могу рисовать…
– Что? – растерялась Тайрин.
Она не знала никого, кто рисовал бы как Аута! Даже Кинату давно уступает ей в мастерстве!
– Я не рисую! Понимаешь? Совсем! Я только срисовываю чужое, переношу эти чертовы чужие линии с одного листа на другой! И даже если вижу, что рисунок плохой, не могу его исправить, нельзя! Все должно быть как в оригинале. И я разучилась рисовать, Тари. Чтобы просто от себя, своей рукой и головой. Понимаешь?
Тайрин не понимала.
– Ну вот представь, что тебе велели танцевать один и тот же танец. Который придумал кто-то другой, не ты. Под музыку, которая тебе не нравится. И ты вроде бы и хочешь в свободное время танцевать по-своему, но никак не получается уже, все время сбиваешься на ту же музыку. Понимаешь?