– Ох! – выдохнули хором Тайрин и Бьёке.
Аута опустила голову.
– Вот прямо чувствую, что так и будет.
– Ну а ты? – спросила Тайрин, представляя, что станет с Тинбо, если Аута откажет.
– Я не знаю. Первый поцелуй – это ведь очень ответственно, вы же знаете. Он должен быть только по любви и по согласию обоих.
Бьёке фыркнула:
– Ты думаешь, Тинбо способен поцеловать тебя просто так, не спрашивая?
– Нет, конечно, нет! – Аута опять глянула на Тайрин. – Просто я… а вдруг это не настоящая любовь? Не на всю жизнь.
Бьёке даже фыркать не стала. Наверное, подумала о Мэтле. Совсем недавно он попросил ее о поцелуе, но она сказала, что еще не время и пусть сначала научится быть серьезным. В отношении Мэтла это прозвучало все равно что «никогда». Он потом целый месяц не ходил с ними гулять, сидел дома и не хотел разговаривать даже с Тинбо.
– Все это глупости, – заявила Бьёке. – Первый поцелуй, второй, пятый… Целоваться можно сколько угодно, это вам не замуж выходить.
– Потом да, но первый поцелуй… – неуверенно прошептала Аута. – Есть же примета, что, если первый поцелуй отдан не по любви, потом счастья не будет. Муж начнет бить, или вдовой останешься, или вообще замуж не выйдешь.
– Ой, Аута, тебе скоро пятнадцать лет, а ты веришь всем этим сказкам? Книжники подняли бы тебя на смех!
– Мы не книжники, – возразила Тайрин. – Не знаю, я тоже не очень верю этой примете, но если ты Тинбо не любишь, то, может, не стоит с ним целоваться?
– Я… в том-то и дело, что я его люблю! Но вдруг это пройдет?
Они засмеялись. А Тайрин вспомнила свой недавний разговор с Тинбо. «Ты должна сказать ему». Наверное, должна. Интересно, попросит ли Лайпс о первом поцелуе?
– Как по мне, главное, чтобы никто не украл твой первый поцелуй, остальное не страшно, – заметила Бьёке.
– Да, хуже украденного первого поцелуя ничего нет, – согласилась Аута. – Представляете, некоторые мальчишки так и делают. Подбегают на улице и целуют! Вот ужас-то, да?
– Так делают только те, кому никто из нормальных девчонок никогда не разрешит себя поцеловать! – отрезала Бьёке.
Аута пришла в восторг. Она гладила подаренный ей самодельный альбом, перебирала пузырьки с красками и кисточки и шептала:
– Девочки, вас ведь убьют, если узнают, девочки…
Тайрин и Бьёке смеялись.
А потом пришел Лайпс с Саро и Микасом. Лайпс подозвал Тинбо, они о чем-то пошептались и вручили Ауте свой подарок. Это был роскошный альбом в кожаной обложке, с крохотным, но настоящим замочком и ключиком, с шелковой на ощупь белоснежной бумагой.
Пока Аута в немом восхищении гладила его страницы, обнимала Тинбо и чуть ли не плакала от счастья, Тайрин подошла к Лайпсу.
– Где вы его взяли?
Лайпс улыбнулся.
– Тинбо рассказал, как Аута страдает без рисовальных принадлежностей, и вот… – Он сделал широкий жест, демонстрируя Тайрин счастливую Ауту и сияющего Тинбо. – На что только не пойдешь ради влюбленного друга.
– Но мы обошли всю Рилу и не нашли ничегошеньки! Ни одного альбома даже из самой дешевой бумаги! Где ты его взял?
– Попросил отца Челисы привезти из столицы, – пожал плечами Лайпс.
Тайрин кивнула, улыбнулась через силу и отошла. Они с Бьёке целый месяц рисковали, они воровали, прятались, дрожали от страха и собственной дерзости, а потом, как смогли, сшили неровные листы в подобие альбома. А он! Он просто попросил… Просто попросил отца Челисы.
– Почему ты сердишься? – спросил Лайпс и взял ее за руку, переплетя свои пальцы с ее пальцами.
Тайрин помолчала. Он никогда не поймет.
– Знаешь, – сказала Тайрин, глотая горький ком в горле, – Аута страдает вовсе не без рисовальных принадлежностей. Она страдает, потому что вы запрещаете ей рисовать то, что ей хочется, и она растрачивает свой дар на перерисовку чужих дурацких картинок.
– Лично я ничего ей не запрещаю.
– Ты понял, о чем я.
– Нет!
– Ну и не надо! – крикнула Тайрин, и все смолкли, повернулись к ней.
Краем глаза она заметила, как Лайпс снова улыбнулся, будто говоря: не пойму, чего она взбесилась, наверное, от зависти, ладно, попрошу привезти еще один такой же.
Тайрин вырвала руку и вышла в сад. Крохотный садик семьи Марофа сумел вместить в себя две грядки с пряными травами, пеструю цветочную клумбу, несколько вишен и яблонь, кусты кизила и малины. Тайрин села на скамейку между двумя яблонями и уставилась в темноту. «Это бессмысленно. Он никогда не поймет меня, мою семью, то, чем мы живем. Мы слишком разные. Он никогда не сможет полюбить Хофоларию во мне. Ему нужно, чтобы я стала книжником, одной из них. Зато я могла бы больше не скрывать, что умею читать, – снова и снова с тоской думала она. – Я смогла бы научить читать наших детей. И ведь я же люблю его, я правда люблю! Мне нравится смотреть на него, нравится, когда он на меня смотрит и когда он ко мне прикасается. Но… но все, что он говорит, выводит меня из себя. И его шутки. И то, что он может попросить отца Челисы привезти ему из столицы что угодно».