– Вот ты где.
Лайпс сел рядом с Тайрин на скамейку, и она невольно отодвинулась. Но он притянул ее к себе.
– Я люблю тебя, Тари.
«Я не Тари. Я – Тайрин. Рыжая белка, прыгающая по ветвям». Она затихла в кольце сильных рук Лайпса и не хотела его размыкать.
– Ты противоречивая, как огонь. Тебя невозможно разгадать.
– И не надо, Лайпс.
Он взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.
Осенняя ночь вокруг них плыла, как темная вода с золотыми рыбками-листьями. У Лайпса были теплые губы. Крепкие руки. Сияющие глаза.
– Это был мой первый поцелуй, – проговорила Тайрин.
– Мой тоже.
– Ты должен был спросить.
Он улыбнулся. Он знал, что у нее не хватит воли противостоять ему. Он – ее двуфь. Они продолжали сидеть обнявшись, и мысли текли в голове Тайрин медленно и в разные стороны. Поцеловал Тинбо Ауту? Позволила ли она ему? Если Лайпс поцеловал ее вот так, то сбудется ли примета? Но ей же хорошо сейчас, она любит его, конечно, любит. Как жаль только, что чары исчезают, когда их миры сталкиваются друг с другом.
Часть вторая
Тайрин читает
– Мне казалось, ты терпеть не можешь всякие книжки!
– Не люблю. Они могут смотреть тебе прямо в глаза и нагло врать.
Иногда Йоршу казалось, что в книгах было написано
обо всем на свете, но все наоборот.
В нашем туманном крае граница,
пролегшая между мифом, легендой – и действительностью,
не проводится отчетливо; мой отец говорит:
наш мир и другой мир связаны в Бретани
не как два далеких берега неким каменным мостом,
а словно две части одной комнаты, между которыми преградой
лишь смутная вуаль и протянуты незримые, тоньше паутины, нити.
Новенькая
Это случилось примерно через месяц после того, как Тинбо изобрел для сестры увеличительное стекло. Им только-только исполнилось пятнадцать, и Тинбо давно уже вырос из мальчика на побегушках в настоящего мастера-стеклодува. Вазы и стеклянные игрушки, которые он выдувал, украшали гостиные самых богатых книжников Рилы. В мастерской его уважали и спрашивали совета даже опытные мастера. «Просто Тинбо очень талантливый», – говорила бабушка. Она стала совсем беспомощной и целыми днями сидела на полу, сматывала клубки шерсти или лущила фасоль, и уже пятилетний Элту заботился о ней больше, чем она о нем.
Тайрин научилась перерисовывать картинки из книг почти один в один, но ей все еще требовалось чуть больше времени, чем другим рисовальщицам, поэтому она часто засиживалась в Библиотеке допоздна, когда дневной свет гас в окнах. В это время обычно звонил колокол, отпуская всех по домам, но Тайрин оставалась еще ненадолго, чтобы закончить работу, а потом немного почитать. Она любила это тихое время, пустые коридоры. Тумлис сердился, что она остается в мастерской одна, но мастер Гута доверял ей, тем более что она всегда гасила лампы, мыла кисти и не забывала закрывать на ключ дверь мастерской.
Тайрин нравилась такая жизнь, но вот глаза от работы и чтения при свете тусклой лампы видели все хуже. Тогда Тинбо и принес ей волшебное стекло, которое сам смастерил в своей мастерской. Он вложил в ладонь сестры круглую тяжелую каплю прозрачного стекла, большую, гладкую и будто живую. Целый вечер вся семья развлекалась с волшебным стеклом, разглядывая линии на пальцах, трещины на столешнице и травинки, принесенные с улицы.
– Жалко, я не успел сделать для тебя, пока ты еще могла видеть, – сказал Тинбо бабушке.
– Ничего, милый, я уже старая… Главное, чтобы наша белочка не потеряла зрение.
И бабушка погладила Тинбо по кудрявой голове.
– Мастер Секо сказал, что покажет это стекло наместнику, и может быть, тогда они закажут много таких для всех, кто плохо видит. Надо только придумать, как его удобнее держать…
Тинбо погрузился в размышления, а Тайрин покачала на руке стеклянную каплю, теплую от их прикосновений. Надо же! Ее брат – настоящий изобретатель, такую штуку выдумал для нее!