Ведь книги не лгут.
Она смотрела сквозь каплю на рисунок «Битвы при Коули». Мастер Гута сказал, что ее заказал наместник Рилы, его отец был участником битвы.
– Сам наместник будет читать, Тари, ты уж постарайся.
Тайрин давно заметила, что вечно недовольный всем мастер Гута изменил к ней отношение. Стал меньше придираться и, конечно, не ставил больше в угол, хотя Бьёке иногда туда еще попадала. Когда Тайрин рассказала об этом Тинбо, он сказал:
– Чему тут удивляться, ты же очень стараешься. Мой мастер давно меня хвалит.
Но расторопный и талантливый Тинбо заслуживает похвалы, а она, бывает, до сих пор ставит кляксы (и приходится перерисовывать весь лист!) и забывает закрыть краски. А ведь она работает в Библиотеке уже пять лет! Есть отчего прийти в ярость мастеру Гуте. Но он, наоборот, почти совсем перестал ее ругать.
«Потому что он не подозревает, что я научилась читать, – думала Тайрин, – и владею словами не хуже любого книжника. Узнай он, и мне конец. Выпорют на площади при всех, сошлют в шахты, как ту женщину». Тайрин содрогнулась. Недавно весь город согнали на площадь Славы, чтобы ни один горожанин не пропустил зрелище: к столбу посреди площади была привязана женщина, ее били кнутами двое солдат, пока она не потеряла сознание и не повисла на веревках безжизненной куклой. Глашатай объявил:
– У Дары Элиофы была найдена книга – травник Атунского леса. И так как Дара Элиофа не призналась, где украла книгу и как научилась читать, суд достопочтенных книжников приговорил ее к публичной порке и пожизненному заключению в шахтах. Книга передается на хранение в Библиотеку.
Мама и бабушка плакали, ведь это та самая Дара, что лечила травами. У нее и от зубной боли было полоскание, и от живота… Она и к Элту приходила, когда он чуть не умер, сразу после рождения, она спасла его, за что же с ней так?
Тайрин передернула плечами и чуть не поставила кляксу. Ну что такого в книгах? Она прочла их уже немало, но не увидела ничего преступного, одно сплошное прославление императоров, Империи, книжников. Вдруг она застыла, не успев оторвать кисть от листа, отчего на лице солдата расплылось бурое пятно. Конечно! И как она сразу не догадалась! Просто книги бывают разные! Те, что читала она, об одном и том же, но травник Атунского леса не может прославлять Империю, он о чем-то другом! И он хранится здесь, в Библиотеке! А что, если есть совсем другие книги?
«Вот бы найти их», – подумала Тайрин и заметила наконец, что испортила солдату на картинке лицо. Но перерисовывать целую батальную сцену не стала. Все-таки война. У любого солдата может быть бурое месиво вместо лица. Она усмехнулась, представив, как начнет рыскать по Библиотеке в поисках других книг, а потом снова посмотрела на новенькую. Та старательно водила пером по листу. Как Тайрин когда-то. Она отчетливо вспомнила то время и ту себя, когда только пришла работать в Библиотеку, вспомнила, как кисточка не слушалась ее и как она стояла в углу, часами глядя на красные буквы. И как она танцевала с литами в зале Приветствий.
«Сбегу сегодня с обеда, – решила Тайрин. – Пусть я и стала мышкой Тари, но даже серой мышке иногда нужно танцевать».
Танец дался ей нелегко. Будто Библиотека, научив ее читать, взяла взамен что-то очень важное, то, что и было Тайрин. Она сидела в центре круга, опустошенная, грустная, и кусала губу. Внутри нее больше не звучала музыка, литы не поднимали ее над полом.
«Но я танцевала на лугу, там у меня все получалось! Может, это потому, что Лайпс смотрел на меня?»
Она тут же отбросила эту мысль и вышла из круга. Литы смотрели ей вслед.
С Лайпсом они не виделись очень давно. После того как он поцеловал ее в саду у Ауты, они пару раз гуляли вдвоем, выходили за стену. Но зимой там бушевали ветер и снег, которые сбивали с ног, и они возвращались в Рилу, на каменных улицах которой было не теплее. Тогда Лайпс вел ее в кондитерскую, поил горячим морсом и украдкой целовал. А ей было и хорошо, и грустно одновременно. Она не могла понять, что с ней не так, почему она просто не может быть счастлива, как Аута с Тинбо, как Бьёке с Мэтлом, чего ищет и не находит в Лайпсе ее сердце? И однажды она сказала ему, что не хочет больше гулять с ним вдвоем.
– Ты отдала мне свой первый поцелуй!
– Ты взял его, не спросив.
– Но ты…
– Не важно, Лайпс. Все, что было тогда, не имеет значения.
Она хотела сказать, что они слишком разные, что она никогда не станет женой книжника, что он чужой для нее, но не успела произнести ни слова.
– Не имеет значения? Не имеет значения, Тари? Я тебе не верю.