Улата вернулась, когда лес сбросил последние листья и плоды, а земля по утрам начала покрываться тонким узорчатым инеем. В сумерках прилетела шишка, и караульный у стены перекинул лестницу. За несколько месяцев, что Тайрин провела у атуанцев, она выучила этот нехитрый маневр: здешние жители часто уходили в ближайшие города, а возвращались всегда одинаково – бросали шишку в специальную лазейку. Улата пришла одна, но на вопрос Бунгвы сказала:
– Я нашла семью, которая готова перебраться к нам. Весной надо будет вытащить их оттуда. Но кто пойдет вместо меня к Семи островам?
И она посмотрела на Тайрин.
– Твой брат просил передать, что он жив, здоров и в безопасности. Чего и тебе желает.
Улата вынула из рукава свернутую в крошечный шарик бумажку.
– А еще вот, – сказала она недовольно, и все, кто стоял вокруг, зацокали языком. – Он сказал словами, но мне пришлось записать, как услышала, потому что я не знаю ваших слов, их трудно запомнить, а говорить это на общеимперском он отказался.
Тайрин развернула бумажку. Она была такая тонкая, что просвечивала, и Тайрин не сразу узнала хофоларские слова, написанные общеимперскими буквами, с ошибками.
«Родителей и Элту отпустили. Бабушка умерла. Тебя ищут книжники. Не возвращайся».
И чуть ниже: «Мы тебя любим». Но еще по-хофоларски эти слова означали: «Храни Хофоларию в своем сердце». Тайрин бережно свернула листок, спрятала в лифе платья.
– Спасибо, что записала его слова, – сказала она Улате.
– Я никогда так не делаю, в Риле это слишком опасно.
– Да. Спасибо.
Она не знала, что еще сказать этой женщине, как выразить все, что чувствует сейчас. Поэтому просто кивнула и пошла прочь. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили…
– Ааааааааааааааа!
Она кричала на весь лес, как обезумевший зверь, согнувшись пополам, а потом упала в осеннюю бурую траву. Ударила по ней кулаками. Запах земли забился ей в нос, пряный, горький, многоцветный. Бабушка давно блуждала впотьмах, лишь изредка возвращаясь к ним, чтобы сказать, как сильно их любит, или рассказать очередную историю о дедушке Тинбо. Но сколько бы она еще была с ними, если бы не тюрьма?
Горячая шершавая ладонь легла ей на спину. Ладонь была огромная, и Тайрин не торопилась скинуть ее и посмотреть, кто же пришел ее утешить.
– О чем ты, маленькая?
Голос тихий, будто шаги по мху. Тайрин приподняла голову. Запах земли никуда не делся, стал еще явственнее, как после дождя. Рядом с ней сидела огромная женщина в коричневом платье. У нее были глаза цвета болотной ряски и удивительно белая кожа.
– Моя бабушка умерла, – прошептала Тайрин.
– Значит, пришло ее время.
– А если… если я своим поступком поторопила это время?
Женщина смотрела в лицо Тайрин не мигая. Потом погладила ее по волосам и сказала:
– Значит, помоги тем, кто остался. Чтобы бабушка видела, что ты хороший человек и поступила так не со зла.
– Конечно, не со зла! – вспыхнула Тайрин. – Просто я… не подумала о последствиях.
Огромная женщина улыбнулась. Тайрин пыталась охватить взглядом ее всю, но у нее не очень получалось – она сидела слишком близко. Так не получается увидеть целиком большое дерево, прижавшись к его стволу.
– Кто ты?
– Я – Тшула, древесная повитуха. Я помогаю дереву появиться на свет, помогаю семечку стать деревом и прижиться. А ты?
– Я Тайрин.
– Это я знаю. Но кто ты?
Тайрин замешкалась. Как ей объяснить? И откуда она знает ее имя?
– Я Тайрин Лиар из клана Таров, я хофоларка.
– Это я тоже знаю. Но кто же ты?
Тайрин всмотрелась в лицо Тшулы. Она не была старой, наоборот – все в ней дышало… нет, не молодостью, скорее зрелостью, было полно сил и движения. Большие руки, длинные пальцы, мощные босые ступни, густые, свободно льющиеся волосы, внимательные глаза. Как ответить на ее вопрос? И у Тайрин вырвалось то главное, что она знала про себя, знала с тех пор, как научилась танцевать в риланском лесу под шепот бьюи и стук своего сердца:
– Я ведьма.
– А! Может быть, может быть… во всяком случае, пока. Многие сами не осознают свои силы и не подозревают о своем предназначении.
Тшула встала и протянула Тайрин руку. Та ухватилась за нее, как за ветку дерева, и тоже поднялась.