Маленькая белка заглянула в окно. Нэш поднял голову, долго смотрел на нее. У белки были удивительные глаза. Глаза самой прекрасной девушки на свете. Он протянул руку, и белка прыгнула к нему на плечо, стала тереться о его щеку пушистой головой. Нэш вспомнил свой родной лес, всех белок, живущих там, и Тшулу, что прядет их жизни.
– Тайрин, – прошептал он белке в острое ухо, и почти не удивился, когда белка вдруг подскочила, вытянулась во весь рост и превратилась в Тайрин.
Нэш отвернулся, стянул с себя рубашку и кинул ей. Тайрин поспешно оделась. Рубашка была грязной, она пахла его потом, его телом, и Тайрин закуталась в нее, как в надежный кокон.
– Ты узнаёшь меня в любом обличье, – сказала она.
– Зачем ты пришла?
– Соскучилась.
– Тайрин! Ты же можешь уйти совсем! Из этой темницы, из этого города…
Она покачала головой. Ничего-то он не понимает.
– Чтобы женщине стать белкой, нужна очень серьезная причина.
– Разве свобода – недостаточно серьезная причина?
Тайрин слабо улыбнулась. Свобода… Всю жизнь она жила в тюрьме, а думала, что свободна. Всю жизнь она исполняла чужую волю, а думала – что свою.
– Я не оставлю тебя здесь.
– Глупо гибнуть обоим. Спасайся, возвращайся в Атунский лес, расскажи всем, что с нами случилось.
Но Тайрин опять покачала головой. Не из упрямства. Просто она не могла уйти. Уйти и бросить его, как она бросила своих родных в Риле. Скольким пришлось расплатиться за то, что она написала никому не нужную правду на полях книги? Сколько ночей ей не спать, думая об этом? Нет, она не оставит Нэша. Она придумает, как спастись им обоим.
Лязгнул засов, Тайрин метнулась к Нэшу, прижалась к нему, он обхватил ее своими огромными руками.
– Не бойся, – прошептал он, хотя самому ему было страшно, как никогда в жизни.
Стражник, молодой тощий парнишка, попятился, увидев их. Но за ним шел тот, что когда-то допрашивал Тайрин. Начальник тюрьмы. Он вытаращил глаза, а потом заорал:
– Чертова ведьма!
Нэш закрыл Тайрин уши, и она не услышала, как начальник тюрьмы отдавал четкие приказы: вывести во двор обоих, ведьму расстрелять, контрабандиста привязать к столбу и пороть плетьми, пока не расскажет, куда ехали и зачем.
Их тащили через затхлые коридоры тюрьмы, через двор, вымощенный каменными плитами, потом Нэша оттолкнули, а на Тайрин нацелили ружья.
– Ведьма! – кричали дула ружей.
– Ведьма! – кривились рты стражников.
– Тайрин! – хрипел Нэш, которого держали двое.
– Огонь, – сказал негромко начальник тюрьмы.
Нэш зарычал, дернулся, вырвался, он бросился к ней, встал между нею и всеми остальными, загородив ее от ружей, от тюрьмы, от всего света.
Он вспомнил тот день, когда она вышла на тропинку в риланском лесу и навсегда украла его сердце. Хрупкую девочку с копной медных волос видел он, дерзкую и своенравную, умеющую усмирять ливни и рассказывать сказки. Тшула шепнула ему перед дорогой, что девочку надо беречь, что девочка сменит ее однажды за прялкой, что девочка не просто ведьма, о нет, сынок, нет, девочка эта – самая настоящая пряха, просто она еще об этом не знает. Но что ему, Нэшу, все эти слова? Даже если бы она была самой обычной, он встал бы сейчас между нею и ружьями, потому что нет никого на свете, кого бы он любил так же сильно, как Тайрин.
За секунду до выстрела Тайрин вдруг вспомнила о себе все: цвет своих глаз и волос, рисунок губ, запах родительского дома, папину улыбку, бабушкин голос, рассказывающий старые семейные истории, тонкие пальцы мамы, сжимающие иглу с продетой в нее красной нитью, песенки Эйлы, темные кудри Тинбо, крепкий кулачок Элту… Тайрин вспомнила себя изначальную, себя как она есть, а не ту, которую выдумала. Она рвалась к Нэшу, который вдруг сумел сбросить с себя руки стражников и кинуться к ней.
И тут прогремел выстрел.
Ее снова бросили в камеру. Они боялись прикоснуться к ней, боялись стоять рядом. Они боялись даже убить ее, потому что решили, будто это она заморочила голову Нэшу, чтобы он прикрыл ее от пуль, и боялись, отчаянно боялись такой же судьбы. «Ружья придумали в Шестую имперскую, – вспомнила она. – Мой дед Тинбо держал одно в руках. Стрелял ли он из него?» Тайрин не дали подойти к Нэшу, палками загнали обратно в камеру, боясь дотронуться. Тайрин видела их страх, но ничего не чувствовала. Ее сердце билось одним словом: «Нэш, Нэш, Нэш». По запаху дыма она поняла, что Нэша сожгли. Она знала, что атуанцы, как и хофолары, предают умерших огню, и почувствовала облегчение оттого, что хотя бы с его телом поступили как положено. Но пустота внутри только ширилась. Тайрин перестала есть, и еда кисла в мисках, а забрать грязную посуду никто из стражников не решался. Она накручивала пряди волос на палец и видела, что они стали седыми. «Теперь я старуха, – думала Тайрин, – надо бы придумать себе старушечье имя».