Древняя раса, которая когда‑то жила в мире Амальдеи, а потом стала слишком опасной. Тайяна не знала — чем. То ли возросла их сила, то ли они сделали что‑то непростительное, но листэрр пришлось покинуть свою родину.
Так возник Разлом.
По сей день глупые люди ищут сокровища листэрр, не догадываясь, что главное — знания. Змеехвостых не волновало золото, не интересовали алмазы. А вот книги, рукописи…
Тайяна и сама не отказалась бы полистать свитки листэрр. Язык она знала.
А вдруг тут есть что‑нибудь такое?
Коридор извивался, как змеиный хвост, то вправо, то влево. Тайяна шла за волчицей, даже не глядя под ноги — Ааша не даст ей влезть в ловушку. Это человек слеп. Нархи — ро сильнее, но с волчьим чутьем ничего не сравнится.
И вот, наконец…
Это была одна большая комната. Тайяна оглядывалась по сторонам. Ааша терлась у ее бедра.
Невысокая зала была семиугольной формы, углы тонули во мраке, роспись по стенам разглядеть было сложно, свет едва рассеивал сумрак.
Но статуя в центре зала была видна четко, несмотря на полумрак.
Тайяна подошла к ней — и замерла в изумлении.
Изумительно точно из прозрачного камня были изваяны две статуи.
Мужчины — их черного полупрозрачного камня — и женщины, из белого. Обе — со змеиными хвостами, обе — явные листэрр. И сделаны так…
Каждую чешуйку видно, каждую морщинку…
Видно, что это изваяно с живых существ. Даже сейчас в этих статуях больше жизни, чем в некоторых нархи — ро. Кажется, еще секунда — и они расцепят руки, расплетут хвосты и соскользнут с невысокого пьедестала. Тот и сделан так… покатый, невысокий — удобно для передвижения змеехвостых.
По обе стороны от пьедестала стоит нечто вроде курильниц. А прямо перед статуями — невысокая и не слишком глубокая чаша.
Тайяна понимала, что пожалеет об этом. Но…
Кремень и огниво словно бы сами прыгнули в руки. Ааша зарычала, но останавливать подругу не стала. Взметнулось облачко голубоватого дыма. Сначала одно, потом другое… статуи… ей — ей, они словно задвигались. Лица стали живыми, яркими, женщина, кажется, даже улыбнулась. Мужчина смотрел строго и сурово, словно спрашивая, что здесь делает женщина чужой расы.
Тайяна поежилась.
Храм?
Да, скорее всего.
Что любят чужие боги?
Уважение. Жертвы. И чаша перед змеелюдьми наверное, для подношений?
Тайяна подумала.
Что можно подарить чужим Богам?
А что у нее вообще есть? Ценного?
Кинжал? Самой пригодится.
Ааша? Друзей не дарят.
Жемчуг Таалейн? Он чужой.
Сорванные с куста листочки? Толку‑то…
Кажется, не отвертеться…
Тайяна, удивляясь сама себе, вытащила нож. Вздохнула — и решительно надрезала рууку.
В чашу из странного черно — белого камня закапала кровь.
— Прошу милости. Я просто путница, которая не хочет зла. Позвольте переночевать под вашей крышей, а завтра я пойду дальше.
Алаашш, шараассара. Ашше шрайссе…
Слова срываются с губ, скользят в темноту юркими змейками, обвиваются вокруг чаш — и Тайяне кажется, что ее слышат. Но… не злятся?
Словно бы кто‑то с любопытством смотрит на явившуюся незваной девицу.
Так что Тайяна кланяется еще раз — и отходит в сторону. Находит себе место в одном из углов, Ааша укладывается прямо на пол, Тайяна сворачивается рядом с ней, накрывается плащом — и засыпает.
Спокойно, как не спала с того давнего дня на озере.
Она уже не видит, как вспыхнув голубоватыми искорками, из чаши исчезает ее кровь.
Она смотрит сон….
Во сне Тайяна снова видит себя в этом же храме. Только сейчас он ярко освещен, а статуи — они вполне живые. Смотрят весело и с иронией, улыбаются…. как‑то не божественно это выглядит.
Но на всякий случай девушка кланяется. Неглубоко, но уважительно.
— Ты кто будешь, крылатая?
Первой заговаривает мужчина. И Тайяна отвечает уважительно, на том же языке листэрр. Так и так, решила уйти из Леса, потому что того, что определили для нее старшие не хотелось, а чего хотелось — непонятно. Может, это и глупо звучит, но… не лгать же?
Женщина — листэрр пристально вглядывается в девушку.
— Неужели он был так противен?
Тайяну вполне искренне передергивает. И женщину это устраивает, как ответ. Видно, что девушка не лжет.
— Чего ты не хочешь — понятно. А чего хочешь?
— Не знаю. Жить своей жизнью? Вряд ли. Я и так была ей довольна. Не знаю… может, найти свою дорогу? Обидно, когда за тебя все решают другие, а ты идешь, как ослик на веревочке…
— Найти свою дорогу? Не худшая просьба, да, ш´аари?