А главное, меня окружают люди, а не обитые дерматином двери с номерными знаками и телескопическими прицелами смотровых глазков. Я могу наблюдать своих соседей, думать о их жизни, любить их или презирать, зная при этом — за что люблю или за что презираю.
Вот сейчас один из моих соседей, писатель Артамонов, раскинув руки и ноги, лежит на последнем клочке целины, на зелёном бугре, пупком выпирающем посреди участка. Бледнокожий, костлявый Артамонов похож на распятого Христа: живот провалился, рёбра пересчитать можно.
— Не да-а-а-м! — протяжно кричит Артамонов, уставя в небо жидкую бороду.
На него с трёх сторон, пыля как сельхозагрегаты, наступают с лопатами в руках жена, тёща и племянница. Они роют бугор с весёлой яростью, коротко взмахивая, разбивают комки земли, вот-вот примутся рубить конечности Артамонова.
...Артамонов отстоял-таки свой бугор. Точнее — отлежал. Дамы, докопав чуть ли не до подмышек, остановились, опёрлись на лопаты, тяжело дышат, смотрят на Артамонова, словно раздумывая: запахать его или оставить? Решили всё-таки оставить: повтыкали лопаты в землю и молча разошлись.
Кроме этого спасённого бугра, на участке Артамонова есть ещё одно, не занятое под овощные и плодовые место: площадка метров в десять квадратных между малинником и летней кухней. На площадке врыт теннисный стол. Не знаю, отвоевывал ли в свое время хозяин эту территорию, но если отвоевывал, то себе на погибель. Теннисный стол — каторга Артамонова, его галеры. Раза два-три в день жена подходит к столу и требовательно стучит по нему ракеткой:
— Артамоша!.. Становись!
На веранде смолкает стрёкот машинки. Артамонов, заранее втянув голову в плечи, обречённо плетётся к ристалищу.
Супруга поджидает его, воинственно пошевеливая налитыми бёдрами (энергию этой женщины не могут укротить ни стирка, ни поливка, ни прополка).
Начинается избиение.
У жены мощные руки и хорошо развитые плечи, она режет вялые подачи Артамонова справа и слева, то и дело шарик с пулевым свистом летит в малинник, и Артамонов, ёжась, лезет в колкие заросли — добывать его оттуда.
Жена не позволяет Артамонову халтурить. Играет она азартно, шумно, не переставая руководить действиями супруга.
— Достал! — грозно выкрикивает она. — Молодец, дуся!.. — А — ещё разик!.. А — в уголок!.,
Выиграв с большим преимуществом несколько партий, жена говорит:
— Ну, хватит. Давай просто так, без счёта. Потренируемся. Я буду бить в правый угол, а ты отрабатывай подсечку.
И ещё минут двадцать гоняет взмокшего супруга.
Тренировки эти, насколько я заметил, Артамонову не помогают. Видать, он достиг своего потолка и дальше, хоть тресни, подвинуться не может.
После жены за Артамонова принимается тёща.
Артамонов малодушничает, прикрываясь благородными мотивами.
— Позвольте, — отнекивается он. — Я проиграл и, стало быть, должен уступить ракетку. Пусть Антонина Петровна сразится с победителем.
Но трюк этот у него не проходит.
— Ладно, сыграй с мамой, — великодушно разрешает жена. — Мне пирожки надо достряпать.
Тёща — семейный чемпион. Обычно она «делает» Артамонова на сухую. Правда, больше одной партии подряд тёща не играет. Такое у неё правило. Чемпионское. Но Артамонову от этого не легче. С тёщей надо «выкладываться». Победа над заранее поднявшим лапки противником не доставляет ей удовольствия. Она может даже капризно положить ракетку, если заметит, что зять не проявляет должного энтузиазма и готов сдаться без борьбы. А это хуже любого поражения.
Артамонов поэтому упирается во все лопатки. Он мечется у стола как дикий вепрь, совершает немыслимые скачки, распластавшись, повисает в воздухе и по-лягушачьи шлёпается наземь.
Всё впустую.
Когда Артамонов убегает аж к малиннику, чтобы там отразить резаный удар, тёща, смирив замах, вяло перекатывает шарик через сетку... Артамонов сплеча замахивается по высоко подпрыгнувшему шарику, но в это время шарик, коварно закрученный чемпионской рукой, резко уходит в сторону — и Артамонов лупит пустоту... Артамонов бросается в правый угол, а тёща, между тем, элегантно кладёт на левый борт...
Но кончается и это истязание. Тут бы, кажется, Артамонову самый раз улизнуть на веранду, к машинке, однако рядом уже пританцовывает от нетерпения застоявшаяся племянница.