Серёжа, на ходу разминая сигаретку, подбежал ко мне. Я сунулся было в карман за спичками, но Серёжа пожелал прикурить от моей папиросы. Он нагнулся, прикурил и — мне показалось — не то чтобы не разогнулся, а как-то присел, втянув голову в плечи, стал вдруг ниже ростом.
— Вячеслав Георгиевич, — зашептал он, глядя на меня снизу вверх, — я сейчас буду говорить, а вы так головой покачайте-покачайте, будто не соглашаетесь, потом рукой махните и отвернитесь.
— Серёжа, рукой-то я, наверное, не сумею, — заволновался я.
— Ну, тогда хоть головой покачайте... Вот так вот. Хорошо... Понимаете, этот гусь просит полсотни, а что тут на полсотни делать? Зацепляй да дёргай. Я ему больше тридцатки не дам... Ну-ка, ещё покачайте. Решительнее... Ага. Порядок...
Бульдозерист всё поплёвывал, не глядя на жестикулирующего Серёжу. Один раз он даже махнул рукой (у него это здорово получилось) и полез было за рычаги, но Серёжа успел схватить его за штанину. При этом он полуобернулся ко мне с выражением: «Вот же народ, что ты с ним будешь делать. Три шкуры норовит содрать».
Я понял, что идет игра в большого шефа, в строгого начальника, достал из кармана крохотную записную книжку и с деловитым видом принялся записывать на чистую страничку таблицу умножения. А поскольку я изрядно подзабыл таблицу, то мне пришлось очень естественно поднимать глаза вверх и морщить лоб — словно я смету подбивал или прорабатывал варианты наиболее эффективного сноса бараков. Может быть, даже обсчитывал какой-нибудь взрыв на выброс. Чем чёрт не шутит? В общем, я всячески старался подчеркнуть, что игнорирую бульдозериста с его людоедскими запросами. Подумаешь, птица! Да мне только свистнуть — десять таких орлов налетит.
Серёжа продолжал торговаться.
Бульдозерист, наконец, плюнул в последний раз длиннее и обречённее — дескать, хрен с вами, с кровопийцами — и пошёл разматывать трос.
...Когда первый барак рухнул, взметнув облако горячей, пахнущей прелью пыли, Серёжа опять подбежал ко мне.
— Вячеслав Георгиевич, вы сейчас обойдите его кругом, похмыкайте так для вида — только ничего не говорите, а потом я вас на платную стоянку отвезу.
...На платной стоянке Серёжа дал охраннику её, худому инвалиду с повязкой на рукаве, двадцать копеек, сказал: «Чао, Вячеслав Георгиевич!» — и убежал. А я остался в машине.
Странной оказалась для меня эта шабашка. Работа уж вовсю кипела, а я не ударил ещё палец о палец. И догадывался, что ударить не придётся. А свой гонорар я получу за исполнение роли начальника, когда трест мой, в лице Серёжи, выполнит план. Сам же Серёжа и подсказал мне эту мысль. Когда там, возле бараков, я сунулся помочь ему и бульдозеристу завести трос, Серёжа бросил на меня такой панический взгляд, что я окаменел на месте. И долго ругал себя за несообразительность. Конечно же, дока-бульдозерист сразу бы раскусил наш манёвр и взвинтил цену.
Много лет назад, когда я был студентом, мы, помнится, тоже ходили на заработки. Сбивали бригаду человек в десять и нанимались разгружать баржу с лесом, углём или цементом. Работали обычно по ночам, к утру возвращались чёрные, как из преисподней, но зато и богатые. Каждый нёс в кармане по пятьдесят рублей, то есть по теперешней пятёрке, а это были такие солидные деньги, которых хватало, чтобы протянуть две недели до стипендии или дважды посидеть в ресторане — на выбор. А сейчас вот, пока я загорал на стоянке, бродяга-бульдозерист отнимал у нас тридцать рублей. На первый барак он истратил пятнадцать минут. Вся работа, стало быть, должна была отнять у него полтора часа.
Тридцать рублей за полтора часа! То есть шесть моих студенческих ночей на разгрузке барж. Ничего себе!..
Солнце основательно припекало сквозь стёкла машины, и, разморившись, я незаметно задремал.
...Разбудил меня Серёжа — запылённый и потный.
— Устали? — заботливо спросил он. — Ну, ничего. Сейчас ещё маленько поупираемся — и на сегодня конец. Я там, Вячеслав Георгиевич, бригаду салажат сорганизовал. Из пединститута парни. Вы их перепишите в блокнотик — фамилии, адреса, — чтоб всё по уму... Да, — вздохнул он. — Придётся, Вячеслав Георгиевич, ещё семьдесят рэ отдать. Их семеро — меньше, чем по десятке на брата, неудобно было предлагать. Или — много? В общем, глядите, Вячеслав Георгиевич. Как скажете...
Серёжа прекрасно освоил роль, которую сам себе предназначил — роль организатора работ, менеджера, — и теперь почтительно советовался со мной — боссом, воротилой, финансодержателем. То, что у «босса» в кармане было только на пачку сигарет, Серёжу не смущало. Впрочем, не смутило это и меня — я великодушно сказал, что по десятке на брата будет, пожалуй, в самый раз.