Догнал дядю Сашу «москвич» — обдал пылью, покатил дальше.
Догнал «жигулёнок» — бодро проклаксонил: «Салют, дядя Саша!» — и показал корму.
«Волга» споткнулась было, но, осторожно перенырнув колдобину, снова наддала ходу.
Видать, тоже у товарищей лимит времени: торопятся — боятся, как бы камера не спустила.
А у меня сегодня всё в ажуре. Правда, на свадьбе я потерял минуту, но зато магазин подарил мне аж полторы: очереди совсем не было. Так что я могу себе позволить задержаться.
— Дядя Саша! — говорю я, притормаживая — Давай сумку-то, довезу. Повешу на руль — и алле-пошёл.
Дядя Саша прижимает сумку к себе, словно боится, что я выхвачу её, и строго говорит:
— Яйцы!.. Яйцы у меня здесь. Вот эту вот, если желаешь помочь, возьми. Тут хлеб... Четыре буханки? — уточняет он вопросительно (дескать, четыре-то довезешь ли? Не передумаешь?).
— Давай-давай, — говорю. — Домчим — будь спокоен.
— На штакетник там повесь!.. Сумку-то! — кричит мне вслед дядя Саша.
...Камера начинает дрябнуть. Потерявшее упругость колесо больше не выталкивает из-под себя мелкие камешки, а мягко обволакивает их.
Но теперь уже не страшно.
Двенадцатый столб... тринадцатый... четырнадцатый — и я поворачиваю в свой кооперативный рай...
II. Покупка
Это началось ещё осенью. Однажды за ужином жена сказала:
— Хочу грядку.
Я не понял.
— Ну, грядку. Пусть всего одну, пусть совсем маленькую. Я бы там посадила вот столько лука, — она отмерила руками сантиметров тридцать-сорок, — вот столько редиски, вот столько гороха, вот столько салата, вот столько укропа, а всё остальное заняла бы под цветы.
— Минутку. Что всё остальное? Ведь грядка-то одна. И маленькая.
Жена подумала и сказала:
Ну, я посадила бы цветы по краям.
Откровенно говоря, я давно ждал чего-нибудь этакого. Не может быть, говорил я себе, чтобы у молодой женщины со временем не обнаружился какой-нибудь каприз. Таких женщин и в природе-то не существует. Но убогое воображение подсказывало мне стандартные претензии: она-де губит со мной свою молодость, замуровала себя в четырёх стенах среди кастрюль и пелёнок, мы редко бываем в гостях, в театрах, на концертах и так далее. К этому я готовился. У меня был продуман план обороны, в котором предусматривались мелкие отвлекающие уступки и ошеломительные контрудары, перерастающие в рейды по тылам.
Нелепая грядка упала как снег на голову. Я растерялся.
— А может, купим абонемент на симфонические концерты? На целый год, а? Будем ходить, слушать.
— С ней? — кивнула жена на дочку и грустно покачала головой. — А в огороде я бы ей лопаточку дала — она бы тоже копалась, никому не мешала.
— Погоди, погоди! — всполошился я. — Только что ты говорила про одну грядку.
— Ну да, мне больше и не надо. Но грядки-то в огороде делают, не на асфальте же... И пусть бы там не было домика, — снова замечтала она. — Можно соорудить шалашик или сделать навес от дождя, а пищу готовить на летней печке.
— Стоп! — решительно сказал я. — Огород, шалаш, печка... Где ты всё это собираешься устраивать? На детской площадке? Во дворе? Ведь нужен участок. Ведь это, золотко моё, называется дача.
Жена подняла глаза вверх, прислушалась — что там происходит в её душе — и спокойно ответила:
— Значит, я хочу дачу.
— Милый, купи мине дачу, — пробормотал я.
— Я не говорила — милый, — уточнила жена,
Ещё бы... Но это и не про тебя. Песня такая есть.
Благодаря этой песенке на некоторое время тема дачи превратилась у нас в развлечение. Жене понравились слова, и она, вроде бы дурачась, принималась иногда напевать:
На что я немедленно отвечал следующим куплетом:
А поскольку в песне варьировались только эти два куплета — она ему: «Милый, купи мине...» (ленту, шляпу, дачу), а он ей: «Нет в мине, милая, денег...» — жене нечем было крыть, и последнее слово, таким образом, оставалось за мной.
Скоро, однако, жена сообразила, что её вовлекли в бесконечную и безнадёжную игру. Пение в доме прекратилось. Началась мелодекламация. Жена придумала контригру. Она подучила дочку, и эта козявка стала встречать меня одним и тем же весёлым воплем: «Хочу дачу!» Поприветствовав отца таким образом, дочка забиралась на тахту и, подпрыгивая на ней, как на батуте, выкрикивала: «Хочу! дачу! хочу! дачу! хочу! дачу...» Энергия в ней таилась неиссякаемая. Она могла прыгать часами. И прыгала бы, да не выдерживала сама жена, придумавшая эту весёленькую игру.