Счастливчик Пухов отыскал, выходит, заветное местечко, где можно не думать...
Услышав про это, я несколько подобрел к навязываемой мне даче и... тут же принялся думать, как буду сидеть там когда-нибудь и блаженно ни о чём не думать.
До блаженства, впрочем, было ещё далеко.
— Слышал, покупаете дачу? — спросил меня на следующий день главный редактор, когда я зашёл к нему по какому-то делу. Спросил с раскрытостью и дружелюбием, сразу как-то уравнявшим нас: его — владельца гасиенды и меня — будущего хозяина ранчо. Были в его тоне интерес, уважение, и я вдруг почувствовал себя легко и раскованно — этаким преуспевающим молодым бизнесменом, принятым в круг солидных, обеспеченных людей.
— Да вот, приходится, — весело ответил я. — Приходится... думать. Жена, видите ли, одержима страстью к огородничеству.
— О, эти жёны! — понимающе усмехнулся главный.
Он усмехнулся с таким видом и таким тоном произнес «О, эти жёны», — что я снова ощутил себя этаким Онассисом, не заведшим дачу лишь потому, что у жены до сих пор были разные другие капризы — яхты, заграничные путешествия и так далее. А вот теперь ей потребовалась дача.
— Кстати, хотел с вами посоветоваться, — неожиданно для себя соврал я. — Может, порекомендуете что-нибудь?
Главный редактор задумался, красиво приподняв брови.
— Единственно, что могу посоветовать сразу, — сказал он, — не покупайте летний домик. Конечно, он обойдется вам дёшево, тысячи в две с половиной — в три, но ведь вы знаете наш климат.
— Ещё бы, — поддакнул я.
— Летний домик — это нерентабельно. — Он снова задумался, теперь опустив брови. — Кажется, я смогу вам помочь. Недалеко от нас продаётся дача. Половина рубленого дома, в двух плоскостях, четыре комнаты, общая площадь метров пятьдесят. Просят за неё пять с половиной тысяч. За пять, я думаю, отдадут. Вот только — соседи... Вернее, соседка. Вторую половину занимает вдова драматурга Бубнова. Такой, знаете, неувядаемый божий одуванчик. Заговорит она вас до умопомрачения... Слушайте! — оживился главный. — А зачем вам половина дома?
— Да. Зачем? — сказал я.
— Покупайте уж сразу целый. Вот профессор Мышатников, я слышал, собирается продавать свой дом. Шесть комнат, веранда по периметру типа галереи, с зимним садом. Два камина — на первом и втором этаже. И всего — четырнадцать тысяч,
Фундамент каменный? — уточнил я.
— Шлакоблочный, — сказал редактор.
Так мы сидели с ним, вели приятный деловой разговор, легко перебрасывали туда-сюда тысячи, как два концессионера или два директора банка, — и только в коридоре я вспомнил, что четырнадцать тысяч — ведь это моя зарплата лет за семь-восемь, без вычета подоходного налога. Не мог не знать об этом и главный редактор. И тем не менее он не шутил, рекомендуя мне особняки с каминами. Да и сам я выслушивал его серьёзно, не остановил, не извинился: простите, мол, вы меня не за того принимаете.
Несомненно, с нами происходило что-то странное.
Хотя, с другой стороны... Главный редактор ведь тоже был не миллионером. Получал он ненамного больше моего, а дачу всё-таки имел. Да ещё какую! Не знаю, сколько он вложил в неё когда-то, но если сейчас я вздумал бы её купить, то вряд ли она обошлась мне дешевле профессорской. Снова получалась нелепица.
Обо всём этом я подумал, выйдя из кабинета главного редактора. Но подумал как-то мимолётно, не всерьёз, поймал себя на том, что даже насвистываю беззвучно, словно аккомпанируя своим скачущим мыслям... Мною всё ещё владело приподнятое настроение, возникшее после нашей солидной, красиво-небрежной беседы — беседы двух уверенных в себе, не мелочащихся джентльменов.
Забеспокоился я позже, когда через несколько дней докладывал на семейном совете о результатах предварительной разведки.
Совет проходил в квартире родителей жены.
Тёща, дымя сигаретой, раскладывала пасьянс.
Только что принявшая ванну свояченица сушила феном волосы.
Свояк, утонув в кресле по самую лысину, читал детектив и одновременно смотрел телевизор.
Жена, достав из сумочки вязанье, считала петли.
Я, развернув записную книжку, называл им место расположения дачи, площадь её, этажность, материал и цену. Оттого, что мне приходилось перекрикивать телевизор и фен, всё это здорово походило на аукцион. «Пять с половиной тысяч! — выкрикивал я. — Семь! Одиннадцать!..»
Удивительно!.. Никто из них не ахнул, не вздрогнул, не побледнел! Свояченица не выронила фен, жена не сбилась со счёта, а у тёщи сошёлся пасьянс, о чём она радостно нас и оповестила. Ну, положим, тёща могла заблуждаться насчёт моих сбережений. Но жене-то была известна мизерность их. Между тем она лишь дважды спросила, не отрывая глаз от вязанья: «А речка там есть?» Теперь ей, оказывается, кроме грядки, требовалась ещё и речка.