Надо пойти… Надо одеться и пойти, чтобы объяснить… Чтобы сказать: это была ошибка, и наглое послание с непристойным текстом предназначалось другому мужчине. Хорошо же о ней станут думать после этого! А уж сколько подколов будет придумано и произнесено клятым Чупа-Чупсом все с тем же невозмутимым выражением лица и с затаенной издевкой во взгляде, вообще страшно представить! Если, конечно, Петер надумает издеваться, а не уволит Тори, как женщину, чей моральный облик никак не соответствует должности школьного учителя… Мамочка родненькая-я… А может, сразу сбежать? Вот просто сейчас прямым ходом добраться до выхода из школы и припустить прочь со всех ног? И более никогда не возвращаться… Даже за трудовой и полагавшейся Тори зарплатой…
Это был вариант! Просто-таки отличный вариант! Жаль, что постыдный настолько, что уж лучше к рогатому в зубы — то есть к Чупа-Чупсу в кабинет!
— Я все объясню, — залепетала Тори, переступая порог и прижимая предатель-мобильник к груди.
— Позже, — рыкнул хозяин этой страшной пещеры, куда даже самые хулиганистые ученики и уверенные в себе учителя шли, как в логово людоеда.
— Но я…
— Запри дверь!
— Что?
— Дверь, говорю, запри! Не трахать же тебя при всем честном народе!
— Всё совсем не так, — вновь залепетала Тори, — это ошибка! Петер, прошу, поймите — я совсем не такая…
Треклятый Чупа-Чупс, которого сейчас «рыбьей рожей» не назвал бы никто — столько эмоций внезапно обнаружилось на его вечно холодном лице — зарычал в ответ что-то невнятное и, промаршировав мимо Тори к дверям кабинета, отчетливо щелкнул замком.
— Я напишу заявление! Я уволюсь, чтобы более не…
Договорить не удалось. Заперев дверь, чертов директор развернул Тори, обхватил ладонью за шею и притянул к себе. Губы у него оказались жадными, жаркими, настойчивыми… и совершенно не строгими, а, скорее, откровенно развратными! А уж язык! Проклятущий язык, про который не раз думалось, что он однозначно должен быть с раздвоенным жалом на кончике, — что он творил у Тори во рту! И каким вкусным оказался — лучше любой конфеты! И личный аромат слаще меда! Просто наркотик какой-то, мужчина мечты, а не волк-оборотень! Так бы и дала…
В себя Тори привела холодная гладкая поверхность, с которой неожиданно соприкоснулись ее почему-то уже голые ягодицы, а после и спина.
— Но я… — пролепетала она и опять заткнулась, еще и укусив себя для верности за запястье.
А что еще делать, если твой непосредственный начальник, известный ядовитым нравом и командирскими замашками, вдруг принимается делать тебе куни, предварительно закинув твои ноги себе на плечи? Орать или даже стонать нельзя — хоть и довольно поздний вечер уже, но все-таки школа вокруг. А не орать получается, только если рот себе заткнуть! Просто потому, что космос!
Проклятый директор вылизывал и нежил Тори ее самое чувствительное местечко так умело и азартно, что она довольно быстро вознеслась на вершины блаженства. А уж когда ловкие и явно опытные пальцы проникли в вагину, стало и вовсе невмоготу. Тори скулила, по-прежнему кусая себя за запястье, подвиливала задницей, еще шире разводила колени и смотрела, во все глаза смотрела на своего директора, бритая голова которого неторопливо двигалась там, внизу, между ног.
Протянув дрожащую, искусанную ей же самой почти до крови руку, Тори прикоснулась к ней, погладила, ощущая мягкое покалывание начавших отрастать волос. Петер замер, поднимая голову, и в его обычно холодных глазах полыхнула яркая, затягивающая страсть.
— Хочу тебя, — пролепетала Тори, — язва ты зловредная! В морду бы тебе дать, а не манекену, но…
— Но у меня, в отличие от него, есть вот это, — откликнулся Петер, поднимаясь на ноги и выпуская налитое естество из офисных брюк. — Он абсолютно свободен. И весь только для тебя.
Секса у Тори не случалось уже довольно давно, но она была так распалена, что не испытала никаких неприятных ощущений, когда немаленький член погрузился в нее сразу и до конца — лишь застонала страстно и вновь вцепилась зубами в истерзанное запястье. Петер поморщился, будто кусали его, потянулся, перехватил руку Тори и поцеловал, попутно начиная неторопливо двигаться в ее теле. А Тори лишь хватала ртом вдруг ставший слишком горячим воздух и во все глаза смотрела, как губы Петера ласкают ей пальцы, ладонь и пострадавшее запястье. На секунду возникло смущение из-за искусанной кожи, неухоженных ногтей, застарелых мозолей на костяшках ранее регулярно сбивавшихся в кровь кулаков, но, несмотря на эти дурацкие женские загоны, зрелище согревало и возбуждало. А ведь был еще и член…