Молебствие происходило на борту «Принца Уэльского». На палубе выстроился экипаж английского линкора. Здесь же стояли двести пятьдесят американских матросов, доставленных с «Аугусты» на богослужение. Корабельный амвон, задрапированный британскими и американскими национальными флагами, возвышался посреди палубы.
Черчилль сам выбрал псалмы для песнопения. Пели гимн «За тех, кому грозит гибель в море» и закончили молебствие псалмом «Вперед, Христовы воины». Премьер и президент стояли рядом. Их окружали начальники штабов, военные советники, журналисты. Эллиоту удалось в течение ночи вызвать в Ньюфаундленд нескольких корреспондентов и фотографов американских газет. Английский премьер с благочестивым смирением на лице подтягивал псалмы, и его голос сливался с сотнями голосов английских и американских матросов; дружно возносивших молитву богу. Внезапно из-за туч проглянуло солнце, озарило гавань, скалы, военные корабли, застывшие на посветлевшей воде, вдруг потерявшей свинцовый оттенок. И солнце, и дружные торжественные песнопения казались добрым предзнаменованием. Кто бы мог подумать в то утро, вселившее столько надежд, что спустя четыре месяца все эти моряки британского линкора погибнут в морской пучине, исчезнут навеки на дне океана вместе с кораблем «Принц Уэльский»…
Переговоры начались вскоре после богослужения. Уинстон Черчилль всеми силами пытался сохранить чувство единодушия, возникшее на палубе корабля во время богослужения. К тому же стремился и Рузвельт, но противоречия оказались слишком глубокими. Их не устранишь ни заклинаниями, ни молитвами. Говорили о единых целях Британии и Соединенных Штатов, о послевоенном устройстве мира, Черчилль набросал проект декларации. Ее решили назвать Атлантической хартией. Название не вызвало возражений: хартия, подписанная на корабле в Атлантическом океане, — это внушительно и красиво. Но по существу самой декларации Рузвельт мягко, но настойчиво стал возражать Черчиллю.
Речь шла о четвертом пункте декларации, где говорилось об использовании мировых источников сырья после войны. Президент предлагал свободную конкуренцию. Черчилль возражал — американцы, видно, намерены вытеснить его из британских колоний. Препирались долго и безрезультатно.
После обеда за столом снова говорили на ту же тему. Сидели в кают-компании в креслах, привинченных к полу. Черчилль едва втиснулся между гнутыми подлокотниками. Ему было тесно и неудобно. Наконец он встал и принялся ходить вдоль каюты, останавливаясь лишь для того, чтобы налить коньяк в свою рюмку. Графин быстро пустел, но казалось, что алкоголь совершенно не действует на премьера. Наступал последний, решающий раунд. Сидевшие за столом прислушивались к спору.
— Конечно, — сказал Рузвельт, — после войны нужно всем предоставить самую широкую свободу торговли. Чего нам делить? Вы согласны со мной, Уинстон?
Президент дружески улыбнулся, словно дело шло о сущих пустяках, не вызывающих никаких сомнений. Черчилль насторожился, взглянул исподлобья на Рузвельта. Тот продолжал улыбаться.
— В мире не должно быть искусственных барьеров, — сказал он. — Условимся, что ни одно государство не будет получить каких-то преимуществ перед другими. Надо широко открыть международные рынки для здоровой конкуренции, мы откроем всем доступ к сырьевым запасам нашей планеты.
— Эти запасы находятся в колониях, — возразил Черчилль. — Наши соглашения не позволяют…
— Вот об этом я и говорю, — Рузвельт прервал премьера, чтобы закончить мысль. — Не может же Британия вечно сохранять за собой монополию в колониальных странах.
Черчилль побагровел. Он не ожидал выпада. Но удар был нанесен, и на него следовало ответить. Подавшись вперед, Черчилль сказал с достоинством:
— Господин президент, Англия никогда не откажется от своих преимущественных прав в Британских доминионах. Наши преимущества освящены веками, они принесли величие английской короне…
И вдруг, поняв, что продолжать спор бессмысленно, премьер остановился перед президентом, секунду помолчал и, подняв палец, произнес трагическим тоном:
— Господин президент, у меня создается впечатление, что вы намереваетесь покончить с Британской империей. Это видно из всего хода ваших мыслей о послевоенном устройстве мира. Бог вам судья! Но мы знаем, — голос премьера дрогнул, — мы знаем, что вы — единственная наша надежда. Без Америки Британской империи не устоять. В то же время поймите, — я не для того стал премьер-министром, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи…