– Забудь о Бетси, – буркнул он. – Она играет на своем рояле в Сиднее. Кругосветное концертное турне.
– А Кристобель?
– Господи, Криста! Как ты о ней-то вспомнила? Я не знаю, где она. И Люциана не знает. Скорее всего, она умирает. От цирроза печени. Где-нибудь там. Не приглашай ее. Или Люциана из тебя все кишки вымотает. Она терпеть не может свою мать.
– А что насчет поминальной службы в церкви Иоанна Богослова? – сменила я тему разговора.
– За это отвечает Люси. Она обещала все устроить. Сегодня.
– Она, наконец, согласилась заказать ее там? Ты же знаешь, как она… как она любит все делать наперекор.
– А меня ты, очевидно, для контраста обзываешь пушинкой. Ты чертовски упряма.
– Да. Пора уже называть вещи своими именами.
– Решила быть жутко правдолюбивой, детка, да?
– Да. Ты был груб, жесток и равнодушен к Себастьяну. Просто беспощаден. Это трудно вынести. Ты просто невозможен, Джек.
– Да ладно. Считай, что мы квиты. Шпаги в ножны! Идет?
– С удовольствием.
Он повернулся и направился к двери, но задержался у порога.
– Так и быть, давай скорей похороним его. И увековечим память. И тогда я смогу умотать. Вернуться в Париж.
Я уже готова была вспылить, но прикусила язык и сказал холодным деловым тоном:
– Ты бы лучше поговорил с людьми из отдела общественных связей «Лок Индастриз», чтобы они подготовили необходимые объявления, и тогда мы вместе просмотрим тексты. Просто, чтобы проверить, нашли ли они верный тон. То есть, конечно, если ты хочешь, чтобы я тебе помогала.
– Хочу. Я только что говорил с Миллисент Андервуд. Из фонда. Она уже трудится.
– Это замечательно.
– Что именно?
– Эта твоя неожиданная и необъяснимая активность.
– Я хочу развязаться с этим. Раз и навсегда, – ответил он. И улыбнулся.
Я смотрела на него.
Я увидела его широкую, искреннюю улыбку, я увидела полное отсутствие озабоченности в его глазах, и никакого намека на горе. И я все поняла. Он был рад. Джек был рад, что Себастьян умер.
Я была ошеломлена очевидностью этого внезапного открытия. Я могла только опустить голову, а потом я отвернулась от него и пошла в ту часть спальни, где стоят маленький письменный стол и кресла.
Так я стояла спиной к нему, пытаясь овладеть собой.
– Я составлю свой список, – пробормотала я, не оборачиваясь. Смотреть на Джека у меня просто не было сил.
– Пока, Вив. – Джек захлопнул за собой дверь.
А я стояла, опираясь руками о письменный стол, дрожа и пытаясь успокоиться. И я спрашивала себя со все возрастающим ужасом: неужели Джек Лок приехал в Америку для того, чтобы совершить преступление? Неужели он вернулся, чтобы убить отца? От этой мысли меня пробирал мороз.
Весь день, который я провела у себя наверху, пытаясь чем-нибудь занять себя, я ощущала внутреннюю дрожь. Я привела в порядок бумаги, сложила в стопку мои заметки и приклеила ярлычки к свежим магнитным лентам. Завершив работу над очерком, я обычно систематизирую все собранные для него материалы и укладываю их в архив, и теперь я с удовольствием занималась этим. Это отвлекало мои мысли.
К вечеру, вскоре после того, как Белинда уехала домой, я разожгла камин в кабинете, заварила большую кружку чая и уселась перед пылающими поленьями.
Естественно, мои мысли тут же вернулись к Джеку и к тому ужасному подозрению, которое возникло у меня. Я снова и снова обдумывала все это. Одно дело, когда человек не слишком горюет о смерти отца, совсем другое – когда он откровенно рад этой смерти. Может быть, Джек радуется, потому что ненавидел Себастьяна? Или потому, что теперь он унаследует все его состояние, всю его власть? Я сильно сомневаюсь, что власть имеет для него какое-нибудь значение, но деньги, кажется, для него важны. Из-за денег убивают.
Я сидела, глядя в огонь, и без особого успеха пыталась унять эти мысли. Я все думала и думала о смерти Себастьяна, о том, что Джек, может быть, замешан в эту историю. отцеубийство. Ничего нового в этом нет. Это старо, как мир.
И тут мне захотелось поговорить с кем-нибудь о своих тревогах: но рудность заключалась в том, что у меня не было никого, кому я могла бы довериться. Может быть, Кристофер Тримейн? Конечно, это единственный человек, в котором я была совершенно уверена. Кит добр и мудр. И он уже доказал, что он мне верный друг.
Решительности мне не занимать, и я тут же протянула руку к телефону, стоящему на столике, взяла трубку и стала набирать код Франции. Потом остановилась, подумала с минуту и положила трубку обратно. Осторожность взяла верх.
Я никак не могла обратиться к Киту. Это было бы неправильно, несправедливо по отношению к Джеку, который всю жизнь был моим другом. Мы росли вместе, и он мне был как брат. В конце концов, это – не более, чем мое подозрение, и только. И еще одно соображение. Кит не очень хорошо относится к Локам. Он невзлюбил Джека, как только увидел его, и часто говорил о Себастьяне весьма едко.