Вивьен приехала без опоздания – за несколько минут до шести, и Флориан провел ее в маленькую гостиную, где я ее поджидала.
Между нами всегда была некоторая враждебность, и поскольку ни она, ни я не страдали лицемерием, мы и не изображали из себя любящих подруг с поцелуями и объятиями. Мы довольно формально поздоровались и пожали друг другу руки.
Я села на свое обычное место у камина. Вивьен – напротив.
– Ты очень хорошо выглядишь, Люциана.
– Спасибо, ты тоже, – ответила я, желая сказать ей приятное.
Потом, взяв бразды правления в свои руки, как это мне свойственно, я прямо приступила к делу, прежде чем она успеет что-либо сказать.
– Чем могу быть полезна? Что ты хочешь узнать о Себастьяне такого, чего не знала бы раньше?
Вид у нее стал какой-то неуверенный, потом она откашлялась и сказала:
– Я думала, ты расскажешь, каким он был в последний год своей жизни. Ты ведь виделась с ним чаще, чем я или Джек, правда?
– Это так. Примерно в это же время он был в Лондоне в прошлом году. В начале апреля, точнее говоря; мы провели несколько дней в офисе. Еще раз он приехал в мае. Это были выходные, и он приехал к нам в Кент к ленчу. Оба раза он был совершенно самим собой, я имею в виду – тихий, слегка отчужденный, даже меланхоличный. Это ведь вполне в его стиле, да? Как тебе известно, Вивьен, он был человек настроения. В детстве мы были свидетелями этих перемен в его настроении.
– Он бывал мрачным, – согласилась Вивьен, – часто раздраженным. Казалось, что он несет на своих плечах всю тяжесть мира. – Она холодно посмотрела на меня: – А он не говорил тебе, были ли у него какие-нибудь необычные планы? На будущее?
– Нет, не говорил.
– Можно? – спросил, входя, Джек. – Я не помешаю?
– Привет, Джек! – воскликнула Вивьен. – Конечно, не помешаешь. Входи, садись.
Дек подошел к ней, чмокнул в щеку, потом открыл бутылку «Вдовы Клико», стоящую на консольном столике в серебряном ведерке.
– Как насчет стаканчика шипучки, а? Или вы обе предпочитаете что-нибудь другое?
– Шампанское – это прекрасно, – сказала я.
– Спасибо, Джек, я тоже выпью, – Вивьен опять повернулась ко мне: – Значит, Себастьян оставался Себастьяном до самого конца?
– Ты ведь не собираешься подробно останавливаться на его самоубийстве в своем очерке, Вивьен? – спросила я неожиданно резким голосом.
– Я уделю этому одну строчку, и все. Мне нужно описать его в очерке таким, каким он был. Значит, ничего нового у него на горизонте не появилось? Ни в «Лок Индастриз», ни в «Фонде Лока»?
– Насколько я знаю, нет, – и я посмотрела на брата. – А тебе Себастьян ничего не говорил о своем будущем?
– Нет. Только о делах, как всегда. И в его записной книжке не было ничего нового. Я уже говорил Вивьен.
Я поспешно сказала:
– Перед тем, как вошел Джек, я собиралась упомянуть, что Себастьян был в хорошем настроении, когда мы с Джеральдом жили у него в октябре. Это я запомнила, потому что я не часто за всю мою жизнь видела его счастливым.
– Я тоже это заметила, – тихо сказала Вивьен.
– А я никакого счастья не обнаружил, – проворчал Джек, подавая нам бокалы с шампанским. – Раз вы обе согласны, что это так, с кем же мне спорить? В этом есть, значит, какая-то истина.
Подняв бокалы, мы пожелали друг другу здоровья.
– Дело не только в очерке, – сказала я, – не правда ли? Ты можешь легко написать его, и не беседуя ни с нами, ни с кем бы то ни было.
Вивьен откинулась в кресле, скрестила ноги и кивнула.
– Конечно. Но я уже сказала – я хочу дать его объемный портрет. Себастьян, увиденный глазами самых разных людей.
– Вивьен, я ведь не дура. Мэдж рассказала мне о так называемой подруге. Но ты зря теряешь время – я о ней ничего не знаю. Никто не знает. Он откровенничал только с тобой.
– Если только она существует, – пробормотал Джек. Она стоял перед камином, потягивая шампанское.
– О, она несомненно существует. – Голос Вивьен звучал так уверенно, что я быстро взглянула на нее.
– Может, ты и права, Вив. Но тебе никогда не найти ее следов. Как это сделать? Ты даже ее имени не знаешь.
– Да нет же, я знаю ее имя. Я нашла. Я знаю, кто она, Джек. Через пару недель я возьму у нее интервью, и может быть, она прольет свет на самоубийство Себастьяна.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я.
– У нее может быть ключ к тому, зачем он это сделал.
– Да ради Бога! Брось ты всю эту чепуху, Вив! – воскликнул Джек. – Я хочу знать, кто она, черт побери. И как тебе это удалось? Господи, найти иголку в стоге сена!
– Сначала я расскажу, как я ее нашла. В предыдущий выходной я просматривала старую записную книжку, проверяя дату встречи с Китом Тримэйном, и книжка упала и раскрылась на одном дне в июле. Понедельник, 11 июля 1994 г. Там было записано, что в то утро я говорила с Себастьяном. Он звонил из Парижа. Глядя на эту запись, я стала припоминать наш разговор. Он сказал, что остановился в «Плаза-Атене», что приехал в Париж, чтобы присутствовать на небольшом банкете у своего друга. Это был банкет медиков. Я спросила, не собирается ли он приехать на несколько дней в Лормарэн, он ответил – нет, он не может, он должен лететь в Заир по делам фонда. Когда я вспомнила этот разговор, я поняла, что наконец-то нашла хоть какую-то зацепку. Точнее, настоящий ключ. Банкет медиков. Это-то и есть ключ. Себастьян – хорошо известная личность и, конечно, его имя должно быть в списке наиболее важных гостей. В газетных отчетах, если таковые существуют.
Идя по следу, я прилетела на день в Париж. Это было утром в понедельник. Я пошла прямо в «Фигаро» и попросила знакомого редактора разрешить мне ознакомиться с их компьютерными файлами за июль 1994 года. К сожалению, в этой газете не было ничего о банкете медиков, поэтому я схватила такси и помчалась в «Пари Матч». У меня там приятель. Патрик Бриззар, фотограф, с которым я когда-то работала. Патрик помог мне просмотреть июльские номера, и я нашла то, что хотела, – короткое упоминание в отделе новостей. И там была большая фотография – Себастьян в обществе двух французских врачей. Мужчин. И французского ученого. Женщины. Его подруги, той, о которой он мне рассказал.
– Не обязательно, – возразил Джек, – это может быть любая другая женщина.
– Да, но как он смотрит на нее, а она на него! – Вивьен поставила стакан и встала. – Простите, я оставила сумку в холле.
Когда она ушла, я сказала:
– Может, Вивьен нащупала что-то существенное.
Джек пожал плечами.
– Возможно.
– Вернувшись с сумкой, Вивьен вынула оттуда экземпляр «Пари Матч» и черно-белое фото.
– Патрик помог мне добыть этот старый номер и сделал принт с фотографии. Если эта пара не влюблена друг в друга, значит, я ничего не смыслю в человеческих чувствах, – заключила она, протягивая мне газету и фото. Сначала я посмотрела на снимок. Там был мой отец, казавшийся невозможно красивым в своем вечернем пиджаке. Слева – двое мужчин, справа – женщина. Она смотрела скорее на него, чем в объектив, а он – на нее. Они никого не видели, кроме друг друга, и чувства их были совершенно очевидны. Как ни противно было мне признаваться самой себе, но Вивьен не ошиблась насчет этих чувств. У обоих был влюбленный вид.
Джек, наклонившийся над моим плечом, сказал.
– Она ничего. Похожа на кого-то. Не помню, на кого. Так скажи же нам, Вив. Кто она такая?
Прежде чем Вивьен успела ответить, я посмотрела на подпись к снимку. «Доктор Ариэль де Гренай, институт Пастера».
– Вчера, вернувшись в Лормарэн, я позвонила в институт Пастера, – сказала Вивьен. – Она, действительно, их сотрудник. Только сейчас ее нет в Париж. Она работает над одним особым проектом. В Африке. Со вчерашнего дня я пытаюсь договориться через институт о встрече с ней. Но они говорят, что связаться с ней невозможно. Она руководит экспериментами с очень заразной болезнью. Она в карантине… в буквальном смысле слова. Они не сказали даже, где именно она находится. Последние сутки я пытаюсь связаться с ее семьей.