* * *
Около половины десятого я сидел в своей доброй, старой гостиной, потихоньку потягивая последний за день бокал восстанавливающей силы жидкости, когда раздался звонок в дверь и передо мной предстал Тяпа. Он выглядел как человек, переживший встречу со своим Создателем. Под глазом у Тяпы был синяк.
- Привет, Берти, - рассеянно сказал он и подошёл к каминной полке с таким видом, словно не знал, что ему покрутить в руках или сломать. - Я только что выступал на концерте Говядины Бингхэма, - сообщил он после минутного молчания. - Пел <Солнечного мальчика>.
- Да? - спросил я. - Ну и как?
- Полный порядок. Зрители пришли в полный восторг.
- Ты их сразил?
- Наповал. Плакали навзрыд.
Заметьте, это говорил человек, получивший прекрасное воспитание, которому мама, укачивая его на коленях, наверняка долгие годы твердила, что врать грешно.
- Я полагаю, мисс Беллинджер довольна?
- О да. Счастлива.
- Значит, теперь у тебя всё в порядке?
- О, вполне. - Тяпа потупил глаза. - С другой стороны, Берти:
- Да?
- Видишь ли, я долго думал и пришёл к выводу, что мисс Беллинджер всё-таки мне не пара.
- Не пара?
- Не пара.
- Почему не пара?
- Ну, трудно сказать. Такие вещи понимаешь внезапно. Я уважаю мисс Беллинджер, Берти. Я восхищаюсь ею. Но: э-э-э: меня не оставляет мысль о том, как добрая, милая девушка: э-э-э: например, твоя кузина Анжела, Берти: повела бы себя: э-э-э: короче говоря, я хочу обратиться к тебе с просьбой. Позвони, пожалуйста, Анжеле и выясни, как она отнесётся к тому, что я приглашу её сегодня в <Беркли> поужинать и немного потанцевать.
- Звони. Вот телефон.
- Нет, я всё-таки предпочёл бы, чтобы её спросил ты, Берти. Так получилось, что: в общем, если ты, так сказать, протопчешь мне тропинку: видишь ли, а вдруг она: я имею в виду, ты ведь знаешь, какие бывают недоразумения: и: одним словом, Берти, старина, я попросил бы тебя немного мне помочь и всё-таки протоптать тропинку, если не возражаешь.
Я снял трубку и позвонил тёте Делии.
- Можешь прийти. Она тебя ждёт, - сказал я.
- Передай ей, - преданно прошептал Тяпа, - что я лечу к ней со скоростью ветра.
Через несколько минут после того, как он умотал, послышался щелчок ключа в замочной скважине, и я услышал в коридоре лёгкие шаги.
- Дживз! - позвал я.
- Сэр? - сказал Дживз, появляясь рядом со мной.
- Дживз, произошло нечто невероятное, У меня только что был мистер Глоссоп, Он говорит, у него с мисс Беллинджер всё кончено.
- Да, сэр.
- По-моему, тебя это не удивляет.
- Нет, сэр. Должен признаться, я предвидел подобный исход.
- А? Почему?
- Мне показалось, они разойдутся, когда я увидел, как мисс Беллинджер ударила мистера Глоссопа в глаз.
- Ударила?
- Да, сэр.
- В глаз?
- В правый глаз, сэр.
Я сжал голову руками.
- Но с какой стати она его ударила?
- Я думаю, мисс Беллинджер разнервничалась после приёма, который оказала ей публика.
- Великий боже! Ты хочешь сказать, она тоже с треском провалилась?
- Да, сэр.
- Но почему? Ведь у неё шикарный голос.
- Да, сэр. По всей видимости, публике не понравился её репертуар.
- Дживз! - Меня словно обухом по голове ударили. - Ты имеешь в виду, мисс Беллинджер тоже исполнила <Солнечного мальчика>?
- Да, сэр. И - с моей точки зрения, весьма необдуманно - она вынесла на сцену большую куклу, которую аудитория почему-то приняла за атрибут чревовещателя. Зал сильно волновался, сэр.
- Но, Дживз, какое удивительное совпадение!
- Не совсем, сэр. Я позволил себе вольность обратиться к мисс Беллинджер, когда она приехала на концерт, и напомнил ей, где она меня видела. Затем я сказал, что мистер Глоссоп попросил меня передать ей его просьбу: сделать ему одолжение и спеть <Солнечного мальчика>. А когда мисс Беллинджер выяснила, что вы и мистер Глоссоп исполнили ту же песню непосредственно перед её выступлением, она, по всей видимости, решила, что стала жертвой неумной шутки мистера Глоссопа. Я вам ещё нужен, сэр?
- Нет, Дживз.
- Спокойной ночи, сэр.
- Спокойной ночи, Дживз, - благоговейно сказал я.
ГЛАВА 5
Эпизод с собакой Макинтошем
Мой сон без сновидений нарушили звуки, напоминающие отдалённые раскаты грома, и, когда туман в моей голове несколько рассеялся, я понял, откуда они доносятся и что из себя представляют. Собака моей тёти Агаты, Макинтош, царапалась в дверь спальной. Вышеупомянутый пёс, абердинский терьер недалекого ума, был оставлен на моё попечение престарелой родственницей, уехавшей лечиться в Aixles-Bains, и мне никак не удавалось убедить упрямое четвероногое, что рано вставать - глупо. Взглянув на часы, я убедился, что ещё не было и десяти утра.
Я нажал на кнопку звонка, и вскоре в спальню вплыл Дживз с подносом, а за Дживзом вбежал пёс, который прыгнул на кровать, лизнул меня в правый глаз и тут же погрузился в глубокий сон, свернувшись клубком. И, прах побери, я никак не пойму, какой смысл вставать ни свет ни заря и царапаться в чью-то дверь, если при первой же возможности ты собираешься снова завалиться спать. Тем не менее каждый день в течение последних пяти недель это свихнувшееся животное строго придерживалось данной тактики, и, по правде говоря, я от него немного устал.
На подносе лежало несколько писем, и, влив в себя примерно полчашки живительной влаги, я почувствовал, что у меня появились силы посмотреть, что мне пишут. Первое письмо было от тёти Агаты.
- Ха! - сказал я.
- Сэр?
- Я сказал <ха>, Дживз. И я имел в виду <ха>, и ничего другого. Мой возглас выражал облегчение, которое я испытываю. Моя тётя Агата возвращается сегодня домой. Она прибудет в свою городскую резиденцию между шестью и семью вечера и надеется, что там её встретит Макинтош, живой и здоровый.
- Вот как, сэр? Мне будет не хватать малыша.
- Мне тоже, Дживз. Несмотря на его привычку вставать с петухами и мешать мне завтракать, этот пёс - славный малый. Тем не менее, когда я отправлю его в родные пенаты, мне станет легче на душе. Пока он находился под моей опекой, у меня не было ни одной спокойной минуты. Ты ведь знаешь мою тётю Агату. Она окружила пса любовью, которую ей лучше было бы потратить на племянника, и, если бы с ним что-нибудь случилось, пока я был in loco parentis, если бы, находясь в моём ведении, он заболел бы бешенством, оспой или туберкулёзом, вся вина лежала бы на мне.
- Совершенно верно, сэр.
- И, как тебе известно, Дживз, Лондон недостаточно велик, чтобы жить в нём с тётей Агатой, если она сочтёт тебя в чём-то виноватым.
Я вскрыл второе письмо, пробежал его глазами и поднял бровь.
- Ха! - сказал я.
- Сэр?
- Я опять сказал <ха>, Дживз, но на этот раз мой возглас выражал лёгкое изумление. Письмо от мисс Уикхэм.
- Вот как, сэр?
Я почувствовал, - если в данном случае можно употребить это слово, озабоченность в тоне преданного малого, и мне стало ясно, что он спрашивает себя: <Неужели мой молодой господин вновь поскользнётся на том же самом месте?> Видите ли, было время, когда сердце Вустера в некоторой степени находилось в плену у Роберты Уикхэм, а Дживзу она никогда не нравилась. Он считал её легкомысленной, непостоянной и весьма опасной особой. По правде говоря, факты более или менее подтвердили его правоту.
- Мисс Уикхэм хочет, чтобы я угостил её ленчем.
- Вот как, сэр?
- Она пишет, что приедет с двумя друзьями.
- Вот как, сэр?
- Сюда. В час тридцать.
- Вот как, сэр?
Должен признаться, я разозлился.
- Прекрати изображать из себя попугая, Дживз, - сказал я, сурово помахав перед его носом куском хлеба с маслом. - Тебе нет необходимости стоять и твердить <Вот как, сэр?>. Я знаю, о чём ты думаешь, и, смею тебя заверить, ты ошибаешься. Мои чувства к мисс Уикхэм мертвы. Моё сердце одето в броню. Но с какой стати я должен отказывать ей в пустяковой просьбе? Вустер может разлюбить, но это не помешает ему быть учтивым.
- Слушаюсь, сэр.
- Можешь посвятить всё утро покупкам. Запасись необходимой провизией. Устроим ленч в духе короля Венчеслава. Помнишь, Дживз? Дай мне рыбу, дай мне дичь: