Самоваров мёртвой хваткой держал свесившую голову бездыханную Асю, и его мутило от напряжения, гадливости и ужаса.
«Жизнь — это ужас. Ужас, ужас», — лезли в голову всякие глупости. Голоса и шаги стали удаляться. Денис долго бренчал ключами, запирая Асин кабинет, потом стало совсем тихо. «Уходят», — решил Самоваров и стал осторожно, тихонько подтаскивать Асю к дивану. В эту минуту шаги Дениса снова стали приближаться, и Самоваров замер: неужели почуял? Но то, что он услышал, было почти так же безнадёжно и плохо: тяжело бухнула громадная дубовая дверь отдела прикладного искусства, две толстенные створки, монументальные, как церковные врата. Они перекрывали проход в общий коридор, туда, где был выход, где был Асин кабинет, где был телефон! Дважды щёлкнул замок. Всё, их замуровали. Вот кто сволочь — сволочь аккуратная!
Уже ничего не опасаясь, Самоваров кинул Асю на диван, стал на ощупь расстёгивать её шубку, путаясь пальцами в каких-то стильных плетёных петлях. Только после минуты бесплодных усилий догадался включить лампу. Дело пошло легче, тем более что и Ася приходила в себя: поморщилась, двинула головой и открыла бессмысленные глаза.
— А-а, Самоваров… — протянула она, узнав его, и, как ему показалось, с разочарованием. Откуда, из каких хрустальных сфер она сейчас вернулась? Она поводила взглядом по потолку, по верхам шкафов и полок, спросила тихо: — А что это со мной было?
— В обморок ты упала.
— Как же эго… А! — с недоумением осмотрелась она по сторонам. — Я испугалась, когда ты вошёл. Я темноты не боюсь совсем, я её люблю, но тут что-то странное было. Было?
— Угу. Страннее не бывает, — мрачно кивнул Самоваров. — Я тебе расскажу чуть погодя. Ты полежи, чайку вот попей. Он остыл, правда…
— Да я хорошо уже себя чувствую, — встряхнулась Ася. — Не хочу чайку. Я домой пойду, поздно уже.
Она села на диван и принялась поправлять на себе шубку, расхристанную Самоваровым. Он улыбнулся.
— А шубку ты лучше сними, потому что домой идти нам не придётся. Заперли нас.
— Как? Чем? — сомнамбулически захлопала глазами Ася.
— Дверью. Хорошая прочная дверь. Дубовая, — объяснил Николай.
— Ну и что? — возмутилась Ася. Она вскочила и уже застёгивала шубку, ловко управляясь с мудрёными петлями. — Ну и что из того? Кто-то же дежурит сегодня. Галина? Или, кажется, Денис? Мы пошумим, и нас выпустят.
— Шуметь мы не будем, — как можно значительнее постарался сказать Самоваров. — Я тебе сейчас расскажу кое-что. Только ты шубу скинь, сядь и постарайся сознания больше не терять. Ещё одного твоего обморока я не вытерплю.
Он и в самом деле до сих пор чувствовал мерзкую слабость. Асин обморок испугал его чрезвычайно. Её обмякшее тело сделалось тяжёлым, как песок, и зыбким, как вода; его с трудом удалось дотащить до дивана.
Ася недовольно пожала плечами, но шубу сняла и даже хлебнула остывшего чаю:
— Фу, какие помои… И что же ты мне расскажешь?
Самоваров выложил свои умозаключения и удивился, до чего всё вышло коротко и просто. Правда, он не вдавался сейчас во всякие кустистые ответвления вроде любовных историй Анны Венедиктовны или причины Ольгиных подсказок. Главное-то, до чего было банально! Двое жуликов решили награбить ценностей и сбыть их корсиканцу, тоже жулику. Самоваров, пока рассказывал, сам вдруг ясно понял: эти двое не вернутся. Они уезжают навсегда! С
Аночкиными брошками, с древним чегуйским золотом, с пустячками от Фаберже (и чуть не с громаднейшим киотом Кисельщиковой! Хотя это вряд ли, слишком уж вещь массивная). Губернатор, конечно, выставку отложил, но документы-то все у Оленькова на руках, фирма-то «Анка» благополучнейше всё вывезет под видом предметов благородного культурного обмена. Уже в семь утра эти двое, попивая шампанское в бизнес-классе, рассевшись в креслах над облаками, спокойненько воспарят в свою свинскую мечту. Им обосноваться надо посреди цивилизованного человечества, рядом с толстобрюхим Сезаром. Для нашего тускловатого мегаполиса они чересчур хороши. Им не нравятся ямки на дорогах и общие бани для населения бревенчатых и дощатых окраин. Они должны быть обеспечены хорошим одеколоном, экологически чистой пищей и лебезящими лакеями. И чтобы на каждом колене было по девушке с синтетическим льдом, вшитым в груди. Может, ещё чего намечтали? Самоварову трудно было вообразить их рай. Но ведь возьмут своё: и Лазурный Берег, и одеколон, и лёд. Иначе зачем идиот Баранов всю жизнь рылся в земле, выскребал из праха свои дурацкие бляшки? А другие идиоты столько лет тряслись над музейными цацками, вместо того чтоб жить?