— Ты видела доктора Хансона? И что он сказал тебе, Джинни?
Вирджиния опустилась в плетеное кресло рядом с Лизой на веранде, которая выходила на озеро. На мгновение красота озера так заворожила Вирджинию, что она не ответила. Открывшаяся панорама опять заставила подумать о падающем занавесе в театре, но в этот день над озером стоял слабый туман, и солнце светило как бы сквозь газовую ткань. Небо было нежного, спокойного голубого оттенка, и по нему плыли два нереальных облака. Она подумала: «Неба весеннего синь… Крылья белы облаков…»
— Ну? — настаивала Лиза. — Что он сказал? Вирджиния решила быть правдивой.
— Он сказал, что ты должна быть послушной девочкой и перестать беспокоиться обо всем этом. От этого нет никакой пользы, Лиза! Нельзя ожидать, что какой-то человек восстановит способности твоих рук, если ты не поможешь ему, хотя бы немного расслабившись. Он говорит, что ты похожа на скрипичную струну, и ты должна перестать взвинчивать себя. Ты должна попытаться сделать это, Лиз.
— Хм! — воскликнула Лиза. — Что-то в этом роде он сказал и мне, когда пришел сегодня утром после завтрака. По меньшей мере, сказал он, я не должна волноваться, и еще что я останусь здесь из-за того, что весной это самое чудесное место на свете. Вместо того, чтобы осмотреть меня, он наговорил разных слов про цветы и про то, как быстро тает снег в долинах и как здесь хорошо летом. Он должно быть очень любит свою страну.
— Полагаю, большинство хирургов самоуверенные люди, — сказала Вирджиния. — Иначе другие не были бы уверены в них.
— Да, — согласилась Лиза, на ее лицо набежала тень.
— Иногда приходится во многом полагаться на них, правда? Вирджиния решила переменить тему. — Все равно, — сказала она, — ты выглядишь намного лучше. У тебя в самом деле появился румянец, и когда ты лежишь там, закутанная в плед из верблюжьего волоса, то смотришься роскошно.
Лиза улыбнулась ей.
— Мне сказали, что еще несколько дней придется быть ленивой, — сказала она, — а воздух здесь так похож на шампанское, что даже обидно, что он не ударяет в голову после утра, проведенного на этом балконе, — она решительно вернулась к интересовавшему ее вопросу. — Доктор Хансон сказал тебе что-нибудь еще, Джинни?
— Нет, милая, ничего важного, — Вирджиния потянулась в кресле и, казалось, наслаждалась солнечным светом.
— Он доволен тем, что сможет заставить твои пальцы работать, если ты будешь делать все, что он рекомендует, а ты можешь сделать это, забыв обо всем и отдыхать все те недели, которые тебе придется здесь провести.
— Недели? — воскликнула Лиза ошеломленно.
— Да, милая, две-три. И я должна сказать, что едва ли можно найти более уютное местечко.
— А как же ты? — спросила Лиза. — Сможешь ли ты остаться в этом отеле надолго? Ведь мы рассчитывали вернуться в Англию не позже, чем через две недели!
— Я знаю, — ответила Вирджиния. — Но я подыщу себе что-нибудь подешевле. Может быть, мне даже удастся поселиться в какой-нибудь швейцарской семье, и это будет куда приятнее отеля.
Она решила не говорить Лизе о полуобещании доктора Хансона найти для нее другое место, где она могла бы остановиться, на случай, если он почему-то не сможет помочь ей. Ведь что бы ни случилось, Лиза не должна терять веры в него. Лиза имела склонность придавать слишком большое значение подобным вещам. Она стала бы беспокоиться за Вирджинию, одинокую и незащищенную в незнакомом отеле, которая хотя и была старшей, нуждалась в спокойной уверенности Лизы и ее самообладании, встречаясь с новыми лицами и попадая в неизведанные положения.
Лиза любяще посмотрела на нее, и как будто умея читать чужие мысли внезапно заметила:
— Бедняжка Джинни! Мне жаль, что ты будешь так одинока, не с кем даже поболтать!
— Тогда не думай об этом, — посоветовала Вирджиния. — Это не обязательно.
— Но тебе будет так скучно. И хотя отель дорогой, я предпочла бы видеть тебя там, чем представлять, как ты бегаешь по округе в поисках сомнительной конуры.
— Ты хочешь сказать, что я не могу о себе позаботиться? Не воображай, пожалуйста!
— Нет, это не так. Но ты выглядишь беспомощной. Ты — женственный тип — ультра-женственный! И ты слишком хорошенькая.
— Господи! — воскликнула Вирджиния. — Ты меня изумляешь! Я всегда считала себя совершенно незаметной.
— Нет, нет! Ты из тех девушек, которых имел в виду Джеймс Бэрри, когда писал «Улицу знати». Однажды какой-нибудь человек захочет уподобить тебя саду и закутать в вату.
— Тогда ему придется поторопиться, — сказала Вирджиния, — потому что в прошлый день рождения мне исполнилось двадцать пять, и в «Улице знати» я так бы и осталась в девицах.