Нет надобности описывать здание музея, жилые бараки, штрафные блоки, лагерную тюрьму, вышки, с которых эсэсовцы стреляли без оклика. Но стоит сказать, что Дахау — лагерь-первенец. Его открыли в 1938 году, и рассчитан он был на пять тысяч политических противников нацистского режима и так называемых нежелательных элементов. Вскоре, однако, его пришлось значительно расширить.
Выставка в музее начинается с осмотра экспонатов, посвященных периоду «принятия на себя власти». Здесь увеличенные фотографии, на которых изображен Адольф Гитлер в окружении приближенных лиц.
Снимков множество, и на каждом из них лицо Гитлера исчеркано карандашом или исцарапано перочинным ножом, гвоздем или осколком стекла.
Люди, смотревшие на эту самодовольную физиономию, не могли сдержать себя.
Остальные фотографии запечатлели «жизнь» в Дахау, в лагере, которую сами нацисты называли «высшей школой СС в концентрационных лагерях»… На снимках недалекое прошлое, а теперь двор заполнен множеством людей. Сюда пришли олимпийцы со всех концов мира. Они видели снимки, документы, бараки, затем на митинге выступали возбужденно, взволнованно, и смысл их речей сводился к надписи на памятнике: «Никогда больше!»
Мне запомнилось выступление Юзефа Запендзкого — олимпийского чемпиона, который, задыхаясь и плача, говорил об отце, замученном на этих вот плитах, — он показал пальцем на плиты так называемого аппельплатца. Выступал Ганс Коби — спортсмен из ГДР. И его отца убили здесь.
Потом возложили венки у памятника. Их было несколько десятков. И вдруг никем не организованные послышались величественные звуки «Бухенвальдского набата»… Они нарастали и нарастали, наконец зазвучали с такой силой, которую кто-то назвал «предупреждающим набатом».
Когда мы расходились, у ворот под деревом стоял сгорбленный старик и плакал. Мы подошли.
— Я плачу по сыну, которого замучили в Бухенвальде. Ох, если бы эту песню пели раньше и все. Пойте ее сейчас, пойте чаще и всюду. Ведь есть еще люди, мечтающие о лагерях…
А где-то рядом, пересекая улицу, шла в обнимку колонна молодежи и пела олимпийскую песню. Так на перекрестке встретились два поколения одного века, словно бы принимая эстафету. В молодых голосах слышались нотки уверенности, что никогда больше Дахау не воскреснет.
…На олимпийском стадионе спортивная программа была отмечена блестящей победой спринтера Валерия Борзова.
Естественно, все журналисты бросились к знаменитому негритянскому бегуну Джесси Оуэнсу — герою берлинской олимпиады, постаревшему на тридцать шесть лет. Он стал грузен и сутуловат. Оуэнс был восхищен нашим спринтером. Я напомнил ему о берлинской олимпиаде, и он улыбнулся, должно быть неожиданно возвращенный в прошлое.
— О время, время! — воскликнул он.
Невольно на память пришел олимпийский красочный альбом, который мы в мае 1945 года нашли на берлинском стадионе в Шарлоттенбурге. На обложке был запечатлен лежащий на траве негр Д. Оуэнс вместе с немецким атлетом.
Теперь выяснилось, что Оуэнс этого альбома не видел, но помнит, как бойкий фоторепортер долго уговаривал арийца лечь рядом с негром и приговаривал: «Так нужно, так нужно, улыбнитесь…»
Так Джесси Оуэнс оказался в фокусе трех так не похожих друг на друга периодов — прихода к власти фашистов, их разгрома и торжества мирных идей.
…Давно мечталось побывать в Нюрнберге, который был колыбелью и стал могилой нацизма.
И вот из окон вагонов мы видим, как летят мимо нас прекрасные пейзажи южной Баварии с ее лесами, взгорьями, просторами, тронутые красками осени.
Нюрнберг! Средневековый город, построенный на канале, соединяющем Дунай и Майн, с великолепными образцами готики, памятниками, площадями, крупными заводами, производящими танки, орудия и авиационные моторы. Он часто подвергался атакам с воздуха. Город бюргеров славился пивными, в которых штурмовики орали «хайль» малоизвестному им австрийцу Адольфу Шикльгруберу. И хотя прошло уже три десятилетия после окончания войны и Нюрнберг отстраивается, все же старинная часть города — «гнездо отцов», средоточие культурных ценностей нации — разбита. До сих пор пустынны целые улицы, и на старом пепелище, как гнилые зубы, торчат сгоревшие дома.
В последние дни войны англо-американская авиация совершила концентрированный удар по старинной части города, не тронув заводы и новый город.