В эту ночь Берлин охватила паника. Люди чувствовали, что пришел конец, что нужно спасаться. Слухи ползли из дома в дом, из подвала в подвал. Бои шли на улицах. Саперы взрывали мосты. Стоял грохот, беспорядочная стрельба. Полки теряли свои разграничительные линии, сбивались в кучу, офицеры бранились. В Потсдаме — оживление. Туда только что переехал штаб из Цоссена.
Офицеры размещались по квартирам. Английская авиация разбомбила замок первого короля Пруссии. На улице в грязи валялся колокол, слетевший со старой гарнизонной церкви. Именно здесь, у гроба Фридриха Великого, Адольф Гитлер произносил в свое время торжественную клятву.
Офицеры проходили мимо, удивленно глядя на всю эту картину. Один из них, ротмистр Герхард Больдт, молодой офицер из окружения Кейтеля и Гитлера, вспоминал потом этот день: «Кричат мужчины на подводах, ругаются шоферы, беспомощно плачут женщины, которые держат в руках завернутых в одеяла детей… Мы едем через город, по боковым улицам. Дорогу преграждают обломки зданий и воронки от снарядов… Проемы окон обгоревшей церкви смотрят на нас, как пылающие местью глаза… Мы и здесь долго не останемся…»[2]
…В бункере под имперской канцелярией опустело. Остались самые приближенные. Настроение подавленное.
Исчез, не простившись, Геринг. Ведь именно его через неделю после нападения на Советский Союз Гитлер назвал в качестве преемника. Назвал на всякий случай. Тогда это прозвучало как демонстрация безграничного доверия… Еще до прихода Гитлера к власти он нашел в нем своего фюрера, участвовал в известном провалившемся мюнхенском путче, был ранен и бежал за рубеж…
Вернулся он в Германию в конце двадцатых годов и спустя несколько лет организовал поджог рейхстага, принял участие в разгроме германской компартии, хвастал преданностью нацизму. Лестница его карьеры густо отмечена следами преступлений. Он стал главой гигантского концерна «Герман Геринг-верке». Основу этого концерна составляли рудники, шахты, сталелитейные, машиностроительные, военные заводы, захваченные в оккупированных странах. Его страсть к обогащению не имела границ. Он копил золото, картины знаменитых художников, скупал драгоценности.
И вот теперь ему предстояло преодолеть еще одну ступень — самую высшую. Он рассчитывал на то, что между Востоком и Западом возникнет конфликт. И тогда он, Геринг, окажется единственным человеком, с которым союзники будут вести переговоры. С Гитлером за стол не сядет ни один человек. Риббентроп с его военной дипломатией и Гиммлер с его концлагерями вообще неприемлемы. Геринг торопился.
Он направил в имперскую канцелярию радиограмму:
«Мой фюрер! Ввиду вашего решения остаться в Берлине, согласны ли вы с тем, чтобы я немедленно взял на себя в качестве вашего преемника на основе закона от 29 июня 1941 г. общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за рубежом? Если я не получу ответа до 10 часов вечера, я буду считать это подтверждением отсутствия у вас свободы действий и что условия, требуемые в вашем указе, имеют место и буду действовать во имя блага нашей страны и нашего народа. Вы знаете, что я чувствую по отношению к вам в этот суровейший час моей жизни. Я не имею возможности выразить это словами. Может быть, бог защитит вас и быстро доставит сюда несмотря ни на что. Преданный вам Геринг»[3]
Затем он приказал генералу Коллеру подготовить воззвание к народу, но таким образом, чтобы русские поверили, что немцы по-прежнему ведут борьбу на два фронта, а англичане и американцы сумели бы понять, что отныне война будет только против Советов.
Тут же Геринг распорядился приготовить самолет на Париж, куда он собирался улететь для встречи с Эйзенхауэром.
…В бункере в тот день ждали генерала Шернера, командующего группой армий «Центр» на чехословацком участке фронта. Там была достигнута временная стабильность, и это вселяло надежду. Все уже забыли, что Шернер провалился в Прибалтике.
Каждый час приходили донесения одно другого ужаснее. Их не показывали «фюреру», о них не говорили, но зато самый ничтожный обнадеживающий слух превращался в официальную версию и докладывался Гитлеру.
Раньше в бункере рассчитывали на генерала Штейнера, теперь на Фердинанда Шернера и на 12-ю армию генерала Венка, которая должна была пробиваться с запада на Потсдам.