И вспомнился рассказ Максима Чубука.
— …Мне повезло, — сказал он, — наш полк шел как раз по направлению Фогельзанга — родины коменданта Малиновой Слободы — лейтенанта, который — помните, я вам рассказывал — издевался над нами. Ну, я подумал: доберусь я до тебя!
И действительно, вышло так, что не только полк, но батальон, в котором служил Максим Чубук, атаковал небольшой городок Фогельзанг. Когда огонь приутих, Максим обратился к командиру батальона:
— Товарищ капитан, разрешите мне и моему другу Андрею Коже пройти по местечку… Нужно найти улицу Весселя, где живет лейтенант — комендант.
— Тот самый? — понимающе спросил комбат. — А где же ты его найдешь? Ты и фамилии не помнишь. — Подумав, офицер добавил: — Ну, иди, только не дури, знаешь приказ…
Максим и Андрей с трудом нашли нужную улицу. Освещая фонариком, высматривали двенадцатый номер. Адрес этот они знали еще в Малиновой Слободе. Слышалась беспорядочная стрельба, доносился крик, где-то звенели разбитые окна.
— Вот, — сказал Андрей Кожа, остановившись около дома со стеклянной верандой.
Наружная дверь, выходящая на улицу, была раскрыта. Стекла веранды разбиты, а ставни наглухо заколочены. Казалось, что в доме давно уже никто не живет.
Андрей подошел к внутренней двери и несколько раз ударил прикладом автомата. Глухой звук разнесся по веранде… Но в доме никто не отвечал.
Тогда Максим крикнул.
— Кто там? Откройте!..
И снова никто не ответил.
Андрей Кожа подошел к заколоченной ставне, приложил ухо к окну и прислушался.
— Кто-то разговаривает, — сказал он тихим голосом.
Друзья стояли в раздумье. Затем Андрей повторил:
— Откройте!
Из дома никто не ответил.
— Ломай! — крикнул Максим.
В помещение, освещенное коптилкой, первым вбежал Максим. Он увидел посреди комнаты двух женщин, стоящих на коленях с поднятыми руками. К одной из них, сравнительно молодой, прильнул мальчик.
— Майн гот… Майн гот… — бормотали немки.
Максим опешил. Затем крикнул:
— Вставайте!
— Майн гот… Майн гот… — шептали немки и продолжали стоять на коленях. Мальчик заплакал.
Максим, указав на молодую женщину, спросил:
— Жена Вальтера?
Она кивнула головой. В глазах застыл страх и изумление.
Максим спокойно вынул из кармана серенькую книжку «Русско-немецкого разговорника», долго его перелистывал, а затем спросил:
— Во ист лейтенант Вальтер?
— Вальтер? — почти в один голос спросили женщины.
— Да, да… Вальтер, — подтвердил Чубук.
— Вальтер капут… Варшава… капут…
— Жалко! — сказал Кожа. — Мы бы ему дали чертей…
Чубук еще раз посмотрел на женщин, резко повернулся и сказал:
— Идем, Андрей.
Я вспомнил рассказ Чубука, когда мы находились в берлинских пещерах. Фашизм воспитал этих лейтенантов. Теперь война жжет их землю, их города и дачи, их квартиры. Плачут их матери и жены. Теперь они не хотят войны. Они вывесили детские пеленки, белые простыни и скатерти: сдаемся!
Война проиграна, гитлеровская армия разгромлена, советские войска в Берлине.
Мы беседовали со многими жителями. Чего они хотят? Жить, жить, просто жить. Только бы скорее конец ужасу.
Медленно, но уже начинает рассеиваться гитлеровский дурман. Горечь разочарования, позор поражения, ненависть к зло обманувшему народ Гитлеру и страх за свою жизнь, за свое будущее — вот что испытывал в те дни «средний немец».
Но и среди них нет единства. Одни еще сопротивляются, другие сдаются в плен, одни поднимают белые флаги, другие переодеваются в штатское платье и стреляют в нас из-за угла.
Только что на одной улице выстрелом в спину убит наш майор. Кто стрелял? Немец. Фашист. Но вот подходит к нам старик и поднимает над головой сжатый кулак: «Рот фронт». Его зовут Карл Вентцель, и он только что освободился из тюрьмы, где сидел за попытку «ниспровергнуть нацистский строй». Он показывает нам документы. Он немец.
Подходит шестнадцатилетний парень Гарри Хикс.
— Я ненавижу Гитлера, — говорит он. Этот мальчик тоже немец. А другие мальчишки по подпольному телефону сообщают гитлеровским офицерам данные о наших КП. Все перемешалось сейчас в немецком народе, в сознании и в душе каждого немца: он потрясен, раздавлен, перепуган, взбудоражен.