Постепенно озноб сменился жаром. Я бредил. Под перестук колес мне виделось заросшее черной бородой лицо дяди Васи, другого мужика, что подозрительно присматривался ко мне в вагоне. Внезапно лицо изменилось. К нему прибавилась седая борода отшельника и глаза как-то подобрели. Кто-то мягко потрогал меня за плечо, говоря: «Ты што — спишь, братка, али захворал?»
Я открыл глаза и с ужасом убедился, что это не сон, «Неужели все снова повторяется, как на Брянщине?»
Я скользнул взглядом по наклонившемуся надо мной. С заросшего лица на меня смотрели выцветшие, немного слезящиеся глаза старика. Из-под серой распахнутой свитки виднелась такая же домотканная рубаха с синими узорами на стоячем воротнике и отвороте.
— Здесь близко деревня? — забеспокоился я.
— Да нет, братка, до деревни тутка далече.
— А откуда же вы пришли сюда, дедушка?
— Знамо, с деревни… А иду я в сторожку. Лесник я, значицца.
Я объяснил старику, что заболел малярией и что сильно ослаб.
— А идешь-то куда?
Мне нечего было ответить. Я и сам не знал — куда я иду.
Напрягая память и вспоминая школьный учебник географии, я пришел к заключению; что, если двигаться отсюда строго на юг, — можно попасть на Мозырь. Это уже — Украина.
Сильно болела голова, в ушах стоял шум. Я закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Ничего определенного старику сказать я не мог. Мне хотелось лежать вот так здесь и — будь, что будет. А дед, упираясь на посох, поднялся на ноги.
— Слухай, братка, идти-то ты могешь?.. Недалече тут до моей сторожки…
Я посмотрел на старика недоверчиво:
— А полицаев там нет?.. Ой, смотри, дед!.. Возьмешь большой грех на душу, если выдашь!
— Да ты што, братка? — обиделся старик. — Али я — вражина какая? Али я душегуб? — Он расстегнул ворот рубахи и достал нательный крест на цепочке: — Вот клянусь тебе Христом-Богом: не хочу тебе лиха!
Я взял свою сумку и поплелся за дедом. Вскоре он свернул с тропки вправо и пошел напрямик, ориентируясь по каким-то известным ему приметам. Я еле ковылял и отставал от деда. Он то и дело останавливался и ждал меня.
Наконец мы выбрались на небольшую круглую поляну. С правой стороны под каждым деревом стояли ульи. Кроме рамчатых, я заметил один улей-колоду, где пчелы, как исстари, сами изготовляли соты и наполняли их. В противоположном краю поляны виднелся шалаш, сделанный из веток и покрытый сеном. Мы подошли к нему.
— Полежи тутка, — наставительно предложил старик, — Так-то оно будет лепей… Я пойду приготовлю тебе зелье от хворобы.
Он скрылся между деревьями, мелькнув своей свиткой и светлыми штанами.
Я вошел в шалаш. В полумраке заметил справа на сучке накомарник. Ниже, на полочке, лежал аппаратик с мехом для одымления пчел. Тут же находились несколько рамок от ульев.
Слева на четырех колышках, вбитых в землю, возвышался столик с прибитыми дощечками от ящика. За ним была кровать из жердей с набросанным сеном, накрытым домотканным рядном, Я прилег, укрылся и вскоре задремал.
Старик вернулся с лукошком, из которого он извлек и поставил на стол стакан, наполовину заполненный темно-зеленой жидкостью. Неспеша, он вынул оттуда же бутылку, Вытащив деревянную пробку, он наполнил стакан до краев. Ложкой он долго и тщательно размешивал жидкость, раздавливая плавающие сгустки. Посмотрев стакан на свет, он протянул его мне.
Даже теперь, много лет спустя, когда я вспоминаю снадобье, приготовленное белорусским дедом, у меня пробегают мурашки по коже — так оно было отвратительно. Только боязнь возврата болезни заставила меня выпить стакан до дна. Как только выпил — жар разлился по всему телу, и я провалился в пустоту.
Спал я, как убитый. Когда открыл глаза — снова увидел лицо деда. Он ласково смотрел на меня, положив правую руку мне на плечо.
— Ну, братка, и спал же ты! Думал — не проснешься… Аж страшно стало…
— Который теперь час? — спросил я, поднимаясь на локтях.
— Один час, што и вчера… Ровно сутки ты спал.
Я вытянул ноги из-под дерюги и сел рядом с дедом. На столе лежала краюха хлеба, соленый огурец и кусок сотового меда на блюдечке. Не дожидаясь приглашения, я с жадностью набросился на принесенную пищу.
Потом мы сидели с дедом до позднего вечера. Его звали Захар Игнатович. Он расспрашивал подробно, где я служил как попал в эти места. Особенно интересовали его дела на фронте.