— Да ты не бойся!.. Я не кусаюсь.
Я неохотно приблизился.
Незнакомец был довольно высокого роста, широк в плечах. Возраст его трудно было определить. От пышной когда-то шевелюры густые волосы сохранились только на висках. На темени они вылезли или после какой-то болезни, или в результате перенесенных чрезмерных страданий и были представлены теперь лишь редким пушком. Сильно впалые щеки говорили о нехватке зубов, а все лицо, со складками у рта, было изрезано морщинами, и даже улыбка не могла сгладить выражение навсегда поселившейся в нем грусти. Только серые глаза, умные, подвижные, пронизывали меня, как иголками.
— Пленный ты, — определил он уверенно, — Откуда?.. Из Бобруйска?
— А откуда вам известно, кто я? На лбу у меня не написано.
— А вот и написано, — усмехнулся он, — Молодой ты и по обличью — нездешний.
Он стоял все в той же позе, устремив взгляд куда-то через мою голову.
— Таких, как ты, встречал я в других краях, — вымолвил он, о чем-то раздумывая.
Я как-то сразу почувствовал доверие к этому незнакомому человеку. Мы уселись на ствол срубленного дерева и закурили. Было видно, что ему давно уже не приходилось говорить с кем-либо. Не таясь, он рассказал мне, что семья их была раскулачена и вся погибла в Сибири. Он один остался в живых.
Как раз перед началом войны зачислили его в рабочий батальон строить укрепления в Западной Белоруссии. Во время отступления он вернулся домой, вернее, на свое пепелище. В бывшем доме их находилось правление колхоза. При отступлении председатель — ярый коммунист — поджег дом. От него остались только печные развалины.
Немецкие порядки ему не нравились. Он считал, что если немцы будут так же действовать и впредь, — войну они проиграют.
К моим планам новый знакомый отнесся участливо, дав мне несколько дельных советов. По его мнению, главная опасность заключалась в пересечении Варшавки, которую патрулируют и немцы, и полицаи.
— Ты вот что, — сказал он мне, подумав. — Я дам тебе грабли. С ними на плече ты и перейдешь дорогу… Да мешок неси в руке, а не за спиной.
— Может, лучше дождаться ночи? — неуверенно возразил я.
— Да нет, ночью как раз можешь нарваться на засаду. Тут и хлопцы приходят, и немцы… Лучше уж днем.
Добрый человек пожелал мне удачи, и с граблями на плече я тронулся в путь. Шум дороги становился все слышнее. Вскоре я увидел пробегавшие на большой скорости легковые автомобили и грузовики.
Я приближался к Варшавке протоптанной скотом дорогой. В полукилометре слева виднелись несколько строений. У самой дороги двое полицаев с повязками на рукавах о чем-то говорили, размахивая руками. Между ними стоял велосипед.
Стараясь быть спокойным, я подходил к асфальту, повернув голову в другую сторону. Как только проскочила очередная машина, я пересек шоссе. Чтобы не привлечь внимания тех двоих, наклонился, как бы поправляя обувь, и посмотрел влево. Полицаи по-прежнему стояли, занятые разговором. Медленно я двинулся вперед к лесу. Скрывшись за деревьями, прибавил шагу и вышел к наезженной дороге.
Чтобы избежать встречи с кем-либо, я продвигался теперь стороною. Солнце уже клонилось к закату, и я обрадовался, выйдя на картофельное поле, в конце которого виднелись свежие копны сена. Здесь я, наскоро поужинав, заночевал.
На следующее утро двинулся дальше.
В первую деревушку входил я осторожно, но мои опасения оказались напрасными. Как я узнал после, здесь начиналась зона, где не было ни партизан, ни немцев. Первые появлялись иногда ночью, чтобы достать продуктов или с целью разведки. По тем же причинам наезжали изредка немцы, но главным образом, днем.
В первом же доме, где я попросил воды, меня накормили, дали хлеба и яичко на дорогу.
Чем дальше я уходил от Варшавки, тем больше встречалось по деревням молодых мужчин. В разговоре один из таких здоровенных парней сказал мне откровенно, что, получив в первые дни войны повестку из военкомата, он отправился в лес и оставался там до прихода немцев. Кое-кто из его знакомых пошли служить в полицию.
— А к хлопцам? — поинтересовался я, — никто не пошел?
— Да оно какое дело, братка?.. Хлопцы забирают нашего брата… Ну, если надо, — так надо.
— А вы, пойдете к хлопцам?
— Почекаем, братка… Там видно будет…
Из его слов, вернее, из недосказанного, я понял, что большинство людей ждут дальнейшего хода событий на фронте. Если немцы возьмут Сталинград — тогда многие пойдут служить в полицию или в воинские формирования. Если немцы начнут отступать — тогда каждому придется решать судьбу по-своему.