— Здесь, — уверенно сказал он, тряся запертую калитку. Недолго раздумывая, он перелез через заборчик из частокола. Я последовал за ним, и мы очутились на узеньком дворе, в глубине которого виднелось маленькое строение. Оттуда доносилось повизгивание свиньи.
— Заколем её там, — тоном приказания бросил Матюшкин, доставая из оправы, висевшей на поясе, немецкий кинжал.
Мы не успели достигнуть двери сарайчика, как из дома появилась хозяйка. Высокого роста старуха, немного сгорбленная, вооруженная увесистой палкой с набалдашником, грозно наступала на Матюшкина.
— Ты это куда прешь, бандюга? — хрипло заворчала она. — Последнюю животину забрать хочешь?
Матюшкин оторопел. Он повернулся к старухе, держа приготовленный кинжал в вытянутой руке.
— Ты успокойся, мамаша! — угрожающе процедил он. — А то плохо будет!..
— Эка, напугал, — насмехалась та, пробираясь к двери. — Видала я таких вояк…
— Да пойми ты, старая!.. Нам без жратвы никак нельзя! За вас же воюем!..
— Вот и воюй с немцем, а не со мной!.. Ишь ты, храбрый!..
Старуха уже достигла двери и прислонилась к ней, подняв угрожающе палку, готовая защищать свою животину. Но Матюшкину такие сцены были, наверное, не впервые. Он быстро сообразил, что добром здесь ничего не выйдет. Быстрым движением вложив в оправу кинжал, он снял с шеи карабин и направил его на старуху.
— Ты что, старая ведьма? Против советской власти, значит?
Магическое напоминание о советской власти вызвало испуг у старой женщины. Легкая судорога пробежала по её морщинистому лицу. Поднятый набалдашник вяло опустился на землю.
Не снижая темпа наступления, Матюшкин сильным рывком левой руки выхватил палку и отбросил её за изгородь. Упоенный победой, он с силой отпихнул старуху в сторону. Пятясь, бедная споткнулась о лежащее бревно и тяжело повалилась на землю.
Матюшкин, сбросив щеколду, открыл дверь. Животное, почувствовав недоброе, забилось в угол. Щелкнув затвором, Матюшкин выстрелил. Поднялся страшный визг. Раненая свинья бросилась было к выходу, но Матюшкин уже дослал в ствол следующий патрон. Выстрел почти в упор в голову мгновенно добил животное.
А старуха, ошеломленная всем происшедшим, повалилась на спину с открытым ртом, задыхаясь. Я бросился было ей на помощь, но меня остановил мой начальник.
— Назад!!! — заорал он. — Ты что, приехал за продуктами или старух лечить?
Я повиновался. Как во сне, я помогал ему тащить убитую свинью к выходу. Одна подвода уже стояла у ворот. Мы уложили окровавленную тушу на сено, накрыв её рогожей.
За время войны мне дважды приходилось участвовать в атаках. Я видел сотни искореженных трупов после бомбардировки воинских эшелонов, ряды скошенных бойцов при лобовой атаке… И все-таки все случившееся здесь потрясло меня до глубины души.
«И это называется продовольственной операцией! — гневно думал я. — За этот грабеж Швояков выразит Матюшкину благодарность!..»
Как во сне я увидел подъехавшую другую повозку со связанной козой и кошелкой с курами. Коза непонимающе смотрела на меня своими грустными глазами…
Со двора напротив один партизан вынес мешок с картошкой. Другой, весь в мучной пыли, принес немного муки в жестяном ведре.
Матюшкин распоряжался у подвод, укладывал принесенные продукты. На меня он посматривал с нескрываемым презрением.
— С такими навоюешь! — бормотал он себе под нос.
Наконец, все собрались. Вернулись и дозорные. У одного из них из кармана торчало горлышко бутылки, наверное, с самогоном. Мы тронулись из села по направлению к лагерю. Всю дорогу я брел понуро, совершенно разбитый всем происшедшим. Перед глазами стояла все та же картина с повалившейся навзничь старухой. С расширенными от ужаса глазами, с раскрытым беззубым ртом она напоминала выброшенную на берег, задыхающуюся большую рыбу.
Нозик тоже шел молча. Видно, и ему такое занятие было не по нутру, хотя в отряде он был давно.
По прибытии в лагерь Матюшкин отправился докладывать начальству о результатах. По всей вероятности, обо мне он дал не совсем лестный отзыв. Швояков и комиссар, завидев меня, усмехались, что-то говоря между собой. Перед вечером, проходя мимо штабной землянки, я расслышал конец фразы комиссара, относящейся, несомненно, ко мне:
— Ничего, оботрется… Поликарпов тоже таким был!..
С этого дня прежнее очарование лесной жизнью начало меркнуть. А с горизонта наползали еще более зловещие тучи, поселяя в сердце какую-то неясную тревогу.