А в клубе до поздней ночи продолжалось веселье. Под звуки заигранной двухрядки в зале кружились пары. Их оставалось все меньше и меньше. Куда-то исчез со своей розовощекой молодайкой Соболев. Одна из двух керосиновых ламп уже выгорела. У другой керосин тоже был на исходе. Она стала мигать, отчего слабо вырисовывавшиеся силуэты на окнах начали прыгать, как в замедленном темпе кадры кинофильма. Чтобы не остаться в темноте, гармонист, рванув несколько бесшабашных переборов, остановился.
— Хватит, ребята, — сказал он устало, снимая ремень с плеча.
Как раз в этот момент лампа, часто заморгав, потухла. В темноте, спотыкаясь об опрокинутую скамейку, все двинулись к выходу. Кое-кто из партизан, примостившись на скамейках или на полу, улегся спать. Большинство разбрелось по селу. Затихли шаги и приглушенный говор. Наступила тишина.
Проверив еще раз посты, я задержался на возвышенности. Отсюда видны были еле различимые очертания строений, туман, поднимавшийся над речкой и прудом. На востоке, на слегка посветлевшем уже небосклоне, четко вырисовывалась стена лесного массива с верхними зазубринами.
Я всегда любил наблюдать рождение нового дня. В степи это непередаваемое зрелище. В ясную погоду, когда горизонт становится уже совершенно светлым, в беспредельной дали, в сизой дымке медленно выползает вершина огромного раскаленного шара, лучи которого скользят по земле, освещая все вокруг каким-то неизъяснимым, первозданным светом.
Лес незаслуженно обделен подобной прелестью. В лесу, уже взошедшее где-то за стеной солнце, вначале золотит вершины деревьев, освещая их все ниже и ниже, пока не выплывает величаво уже высоко на горизонте.
Я неподвижно стоял, не в силах оторваться от красоты наступающего утра. Мне думалось: «Как прекрасен Божий мир и каким безумным наваждением представляется земная сутолока и эта дикая бессмысленная охота на людей». С каким-то отвращением я почувствовал на плече оружие.
Это вернуло меня к действительности. Медленно я начал спускаться к уже ясно видимому селу.
Идти в прокуренную караулку мне не хотелось. Закутавшись в стеганку, прилег на крылечке школы и незаметно уснул. Казалось, спал я недолго, но когда проснулся — солнце уже поднялось над лесом. Напротив, шагах в трех от меня, стоял незнакомый командир с портупеей и автоматом. Это его голос меня и разбудил.
— Где Соболев, я вас спрашиваю? — повторил он, сверля меня маленькими прищуренными глазками.
Я спокойно ответил, что не знаю о его местонахождении, но, наверное, он пошел провожать свою девицу. В это время к нам подошел Мадьянов.
Он доложил командиру, что повозка готова.
— Хорошо, — сказал тот, подумав. — Поедете вот с ним (он указал на меня) и отыщете Соболева. Мы с ним поговорим! — закончил он угрожающе.
Вдвоем с Мадьяновым мы направились в сторону Величей. Не проехав и километра, встретили Соболева. Он шел понуро, часто останавливаясь и заглядывая в кусты.
— Что ты ищешь здесь? — поинтересовался я, когда повозка остановилась рядом с ним. — Потерял свою Дульцинею?
Соболев обвел нас обоих покрасневшими глазами.
— Автомат мой не нашли? — спросил он глухим голосом.
Теперь была понятна причина его задержки. Оказывается, проснувшись утром, он обнаружил пропажу оружия. Вместе с Катей (так звали ту розовощекую девицу) они перерыли весь дом и даже поссорились, но автомата не нашли.
— А ты не останавливался где-нибудь по дороге? — хитро улыбаясь, спросил Мадьянов.
— Искал и там, — махнул безнадежно рукою Соболев, усаживаясь в телегу.
Я сказал, что автомат мог украсть кто-нибудь из партизан. Такие случаи были особенно часты здесь, где гарнизон состоял из разных отрядов.
— Не помнишь, когда вы уходили из клуба, — автомат был с тобою?
Ответа не последовало.
На узкой просеке мы повернули лошадь и поехали обратно. Потеря оружия считалась в отряде тяжелым преступлением. Соболева мне сейчас было жалко. Такая оплошность грозила ему серьезными последствиями. Конечно, с командной должности его снимут. В лучшем случае, могут дать задание — добыть автомат. Но может кончиться и хуже.
Молча мы въехали в село. Судя по сновавшим на улицах партизанам, там чувствовалось некоторое оживление. Новый начальник гарнизона (эту новость мне сообщил Мадьянов), по-видимому, наводил порядок. Он стоял сейчас у клуба и, заметив нашу подводу, ждал нашего приближения. Спрыгнув с телеги и доложив ему об исполнении приказа, я попросил у начальника дальнейших распоряжений.