Но это будет позднее. А пока что отъезд на курсы наших товарищей обрадовал нас. Теперь мы все с нетерпением ждали весны. Весною все должно было устроиться.
Друг мой!
Я часто вспоминаю о тебе… Иногда мне кажется, что все это было в какие-то далекие времена. И не верится, что с той памятной ночи прошел всего только год… Правда, год на войне — это целая вечность…
С тех пор сколько незнакомых доселе жизней открылось мне с их своеобразной сложностью и неповторимостью!.. Как в калейдоскопе они проходят сейчас передо мной и исчезают: одни — в небытие, другие — в неизвестность… Но и те, которых еще надеюсь я когда-либо встретить, возможно уже мерцают в моей памяти, как свет далекой звезды…
Порой искра сомнения закрадывается в меня, и я спрашиваю: да было ли все это?.. Был ли тот заснеженный склон холма, два куста, облепленные белыми хлопьями, и нас двое в тесном окопчике, наспех вырытом в новогоднюю ночь? Не наваждение ли все это?
Помню, когда я начал долбить мерзлую землю, ты сказал тихо:
— Не задевай, если можешь, кусты. Пускай держится на них снег. Из-за них нас не видно.
Я послушался твоего совета. Мы осторожно работали: один — киркой, другой — лопатой. К полуночи удалось нам пробиться сквозь мерзлый слой и дело заспорилось, но мы оба так выбились из сил, что согласились пока прекратить работу. Ты запорошил только снегом и наш бруствер, и всю выброшенную землю.
Мы уселись на дно окопа. Он был не очень глубоким, но защищал нас от ветра. Ты достал из мешка два сухаря, упрятанные в жестяную коробку. Мы съели их и так встретили Новый год, пожелав друг другу счастья.
Наверное, чтобы не уснуть, ты говорил без умолку. За те несколько часов я узнал о твоей жизни гораздо больше, чем за все предыдущие дни. Ты рассказывал мне о школе, о любимых книгах, о летних каникулах, о школьном саде, что вы посадили прошлой весною. Я слушал тебя и думал: «Такого, наверное, любят дети».
Как назло, небо тогда прояснилось, и взошедшая луна освещала все вокруг… Ночное светило не входило в наши расчеты. Мы ругали его и жалели, что прекратили работу. А луна точно смеялась над нами и не спешила уходить с горизонта. Казалось, вот сейчас она скроется за холмом, кончится это мучительное сидение, скрючившись, мы начнем работать и согреемся. Но луна как бы застыла на месте.
Темнота наступила неожиданно. Её принесла не замеченная нами, наползавшая с севера туча. Сквозь прогалины в ней еще пробивались слабые полоски света, и мы решили подождать немного. Мы перевели разговор на другую тему. Помню, ты спросил:
— Ты веришь в судьбу?
Сейчас я мог бы тебе ответить сразу. Но тогда мне вспомнились четыре бойца, оставшиеся в живых от целой роты. Мы сменили их поздно вечером, и они отправились в штаб батальона. Чтобы сократить путь и не сбиться в сторону, они продвигались по шпалам железнодорожной колеи, против ветра, и не расслышали шума медленно ползущего поезда с боеприпасами.
В прифронтовой полосе поезд шел без огней. Машинист, вглядываясь в кромешную тьму, ничего не заметил. Лишь по слабым толчкам он определил, что переехал какие-то препятствия…
Я хотел рассказать тебе о судьбе этих четырех бойцов, чудом уцелевших от всей роты и так печально погибших, но ты уже поднялся и доставал лопату, положенную в снег. Я тоже приподнялся. В этот миг луна, уже касаясь вершины холма, снова выглянула из-за тучи… Какие-то теплые брызги коснулись моего лица. Машинально я хотел их смахнуть рукавом шинели и в этот миг до меня донесся звук недалекого выстрела. Я увидел тебя сползающим на дно окопа…