Выбрать главу

Не доходя до дома, куда вошел Шубин с женщиной, они с другим казаком спрятались за изгородью соседнего двора и стали наблюдать за домом. Сквозь щель в ставне пробивалась слабая полоска света. Кто-то ходил по комнате.

Вдруг со стороны огородов послышалось тихое поскрипывание шагов по снегу. Человек был одет во все светлое и продвигался, как привидение. Он дошел до стоявшего в стороне сарайчика, постоял там, прислушиваясь, и сделал знак рукою. Тотчас появилось еще трое. Они шли след в след. Не доходя до сарайчика, задний отделился от остальных и направился туда, где сидели Лукьянов с Гаврищуком. Он не успел пикнуть, как здоровенный Гаврищук, дернув его за ногу, повалил и оглушил кулаком в висок. Его гут же и прикончили кинжалом.

Тем временем двое проникли в сени. В свалке Лукьянов не заметил, что еще двое пробрались к сарайчику.

Когда в доме раздалась автоматная очередь, подкрепление бросилось на помощь. Гаврищук швырнул гранату, но она разорвалась далеко впереди бежавших от сарайчика. Они плюхнулись в снег и, отстреливаясь, стали отползать к огородам.

А в доме стрельба прекратилась. Распаленный сраженьем Шубин появился без шапки на пороге раскрытой двери и чуть не срезал автоматом бежавших к нему казаков. Спасло их то, что они вовремя упали в снег и очередь пролетела над их головами.

Вдали послышался шум мотора и предутреннюю мглу прорезали лучи автомобильных фар.

Днем, по возвращении в Смоленск, в комнаты казаков началось настоящее «паломничество». Все старались узнать у Шубина и его товарищей подробности ночного происшествия.

Невыспавшийся Шубин сердито ворчал:

— Ну чего пристали?.. Спать не даете… Ну полоснул из мушкета… А што мне оставалось делать?.. Жалко, што та курва не попалась под руку…

Четверг, 4 февраля 1943 г.

Под Сталинградом все кончено. Шестая армия капитулировала во главе с командующим. Ритвегер застал Тарасова врасплох, когда тот слушал Москву. Он сказал Тарасову, что все это — пропагандный трюк, и велел не разглашать услышанное. Саша передал мне эту новость, хотя никакого секрета уже нет. Поручик Бурцев тоже знает о поражении немцев. Да это и видно по угрюмому виду и самого Ритвегера и зондерфюрера Бэте.

Вчера ездили в Катынский лес осматривать обнаруженные захоронения польских военнопленных, уничтоженных советскими палачами. Судя по толщине деревьев, посаженных на поляне, где находятся братские могилы, трагедия эта произошла не менее трех лет назад. Офицер, дававший нам через переводчика пояснения, назвал цифру в пятнадцать тысяч. Он сказал, что в большинстве своем это были польские офицеры.

В палатке на брезенте мы видели несколько остатков трупов, завернутых в польские шинели. На одном из них лежала и польская конфедератка. Трупы извлекли из общей могилы для установления личности.

Странно, после всего, что мы видели по лагерям военнопленных, это страшное зрелище не произвело на нас сильного впечатления. На войне чувства притупляются. Человек черствеет. Офицер сказал, что убивали их выстрелом в затылок.

Интересно, палачи, что убивали пленных, помнят о своих жертвах? Или ничего человеческого у них уже не осталось, и они совершают злодейство с равнодушием истуканов?

Вторник, 9 февраля 1943 г.

Наши курсы были рассчитаны на два месяца, но в конце недели Бэте сообщил, что программу мы, в основном, уже усвоили. Вероятно, в связи с обстановкой на фронте мы должны их закончить досрочно.

После экзаменов вчера был выпускной вечер.

Прежде всего мы пропели первые куплеты временно принятого начальником курсов лейтенантом Ритвегером «гимна РОА»:

От края и до края, От моря и до моря Берет винтовку народ трудовой, Народ боевой.
Готовый на муки, Готовый на горе, Готовый на смертный бой.

Думаю, что эта песня, взятая из оперы «Тихий Дон», подходит, как нельзя лучше для данного момента.

После исполнения гимна Ритвегер произнес короткую речь о новом порядке в Европе и о том месте, которое займет в ней будущая Россия. Не любит человек длинной болтовни. Этим он и нравится всем. Правда, после его речи сидевший рядом со мною Анисимов наклонился ко мне и сказал тихо:

— Пусть дадут нам возможность создать армию, а место в Европе мы найдем сами…

Бэте тоже был немногословен.

Подвыпивший Карлов начал было заплетающимся языком выражать свою преданность великой Германии, но Ритвегер перебил его тираду тостом за дружбу между германским и русским народами. Все выпили.