Вряд ли «Овод» мог быть таким, каким его рисует автор книги. Какая-то теневая сторона была скрыта им от окружающих. Несомненно, он носил маску.
«Боюсь одного я, что в мире ином друг друга уж мы не узнаем…»
Эти слова относятся ко всем людям, в том числе и к Оводу. Каждый уносит с собою в могилу сокровенную тайну.
Но даже если и существуют какие-то сверхчеловеки — я не принадлежу к их числу и не завидую им, может быть потому, что они случайно оказались на Олимпе и являются часто не такими уж сверхчеловеками, какими их малюют.
Какой глупец сказал, что «с горы виднее»? С горы виднее дальше, но не лучше. С горы мы видим марево, туманную даль, скрывающую реальность.
Такие мысли все чаще посещают меня последнее время. Каждый день раскручивается, словно неудачно сделанный фильм, где все видят даже не посчитавшего нужным укрыться убийцу, кроме растяпы-полицейского.
Самый умный человек из моего окружения — конечно, Берестов. А вот посади его на место «человека провидения», еще неизвестно, как он будет действовать?
Впрочем, мои опасения здесь совершенно напрасны. Порядочность Берестова, его гуманность и культура помешали бы ему подняться на определенную высоту. К власти приходит часто грубая, коварная сила. Карлов при определенных условиях мог бы стать диктатором. А Берестов — никогда!
Всякая власть, конечно, от Бога, но Бог, мне кажется, в некоторых случаях допускает на это дело дьявола.
Так-так… Так-так… Стучат колеса. Все так же, не сбавляя скорости, мчится во тьме поезд. Мелькают в квадрате окна еле заметные на темном фоне неба контуры деревьев.
О чем бы я ни думал теперь, мои мысли заслоняет образ Тани. Вот и сейчас, стоит мне закрыть глаза, как она появляется передо мной такою, как в тот последний вечер.
Странно, какое-то неясное предчувствие не покидало меня все предыдущие дни. Надвигалась какая-то драма, но я не мог проникнуть в её тайну.
А после публичной казни во рву крепости увольнения в город были строго ограничены, и я зашел тогда к ней лишь мимоходом по дороге в типографию. Я торопился. Мне нужно было взять оттиски и вернуться в казармы. Я зашел тогда к ней, чтобы сказать, что приду завтра.
Погода была теплая. Одетая, как в ту новогоднюю ночь, с накинутой на плечи шалью, она стояла на крылечке и ласково улыбалась мне.
— Я ждала тебя, — промолвила она, когда мы вошли в дом. — Мы должны решить, как нам жить дальше…
Я снова предложил ей уехать с семьями военнослужащих. Отправка их уже началась.
Таня перебила меня.
— Куда я поеду?.. Ты сам не знаешь, куда тебя пошлют. А я?..
Она усадила меня на диван, прижалась и заговорила тихо, время от времени отрываясь, и, смотря мне в глаза. Она рассказала мне о своем решении. Она уедет в деревню к знакомым. Это недалеко отсюда. Мы будем встречаться с нею там.
Заговорщицки она сказала мне напоследок:
— Сховаю тэбэ тамочки и будэмо жить нэразлучно… У мэне уже е для тэбе докумэнти и одижа… А прыйдуть наши — уидымо до нас на Полтавщину…
Мы никогда не ссорились с Таней, — может быть, потому, что каждая наша встреча казалась нам последней… И на этот раз детская наивность Тани меня только развеселила. Мы тепло попрощались, условившись встретиться завтра и все решить.
На другой день прямо из типографии я зашел к Тане. Меня забеспокоило, что, несмотря на поздний час, дверь оказалась закрытой. Я отыскал ключ, вошел в дом и зажег лампу. Все было в порядке. В спальне на заправленной кровати возвышалась пирамидка подушек в белых, вышитых по углам наволочках. Между диваном и шкафом висела по-прежнему гитара с голубой лентой. Иллюстрация пшеничного поля в скромной рамке над спинкой дивана все так же смотрела на меня. Не было только хозяйки…
Мне вспомнилась Пасха.
Я пришел тогда раньше Тани. На столе красовался приготовленный кулич с верхушкой, обмазанной белым кремом. Две тарелки и два стаканчика стояли почти рядом.
Я уселся тогда на диване и незаметно задремал. Не расслышав шума открываемой двери, я проснулся от её пристального взгляда.
Она стояла против меня вся раскрасневшаяся от быстрой ходьбы и от ветра. Мы похристосовались с нею, сели за стол и выпили по стаканчику красного французского вина.
— Спой что-нибудь, — попросила Таня, подавая мне гитару.
Я плохо играю на этом инструменте. Знаю лишь кое-какие аккорды для цыганских романсов.
Я спел ей один, который когда-то мне очень нравился.