С побережья я уже не вернулся в Кёткидан. Отдел пропаганды и редакцию газеты теперь причислили к штабу армии, и мы переехали в город Лё Ман. Размещаемся в центре города в казарме.
Полковник Бочаров назначен командиром батальона на побережье, где-то около города Лориан.
Вчера был вместе с Берестовым на суде.
Оказывается, два жандарма из банды Зеленовского — Рябинин и Жерликов — убили и ограбили двух старых людей, живших неподалеку от Шампанэ, где помещаются теперь остатки Особого отдела.
Защищал преступников какой-то зондерфюрер. Переводил Берестов. То, что он говорил, отчасти соответствует действительности. Эти люди, дескать, боролись с партизанами в особых условиях…
Насчет «особых условий» — глупости. Они просто привыкли безнаказанно трусливо убивать безоружных людей. Вместе с ними следовало судить и их начальника.
Обоих приговорили к расстрелу… Жалко, конечно, людей, но они этого заслужили.
Это, конечно, не по-христиански… Но разве Иисус Христос не сказал: «Не рассыпайте бисер перед свиньями»?
Говорят, что во время расплаты Рябинин плакал и ползал по земле, вымаливая пощаду. Не помогло… Все равно расстреляли.
На востоке такое дело прошло бы безнаказанно. Как видно, немцы все еще продолжают заигрывать с французами.
Весело отпраздновали Пасху.
В Шампанэ, что в десяти километрах от города, приезжал священник. Впервые после брянского лагеря я участвовал в богослужении. Пели мы вдвоем с незнакомым офицером, наверное, из эмигрантов. После службы Янецкий подошел ко мне и спросил:
— Откуда вы так хорошо знаете церковную службу? Ведь вы из советских?
— Такой вопрос мне уже задавали в лагере, — ответил я, и вкратце рассказал старику о своей довоенной жизни.
Потом начался обед. Были здесь и куличи, и сырная пасха и, конечно, много вина и шнапса. Я вспомнил Пасху в Бобруйске, вспомнил Таню и выпил лишнего.
Сегодня я видел снимки, сделанные одним немцем во время пиршества. Боже, какой у меня ужасный вид у пьяного! Говорят, что я пел и плакал… Так больше пить не буду. Водкой горя не зальешь. Я чувствую себя хорошо только на океане под шум прибоя. Когда я там — у меня пропадает даже тоска по Родине. Если не придется вернуться домой — было бы хорошо построить где-нибудь на побережье домик и жить там вдали от всей сутолоки.
Берестов привез мне из Парижа самоучитель французского языка для русских. Я уже выучил десятка три французских слов и несколько ходких фраз. Вчера вечером мне представился случай применить на практике мои познания в этой области.
Я возвращался из католического собора узкой улочкой. Впереди меня медленно двигалась старушка с корзинкой. На узеньком тротуаре мне не хотелось её обгонять. У подъезда одного из домов она поскользнулась и могла бы упасть, если бы я не поддержал её вовремя. Я помог ей донести корзинку с овощами. Она пригласила зайти к себе. Войдя в кухню, я услышал странный человеческий голос, напевавший какую-то коротенькую песенку. Мне подумалось, что слова доносятся из невыключенного радиоприемника, но песенка повторялась. Потом она стихла и вдруг сильный, пронзительный писк раздался в соседней комнате. Старушка открыла дверь столовой, и я увидел большую клетку с черной птицей в ней, величиной с грача. Пронзительный писк повторился. В нем было столько безысходной тоски, что мне стало жалко пленника. Я спросил старушку — нельзя ли выпустить птицу на свободу? Она объяснила мне, что менат (так зовут эту породу птиц) на воле погибнет…
Что до меня, то я птицу выпустил бы. Погибнет, так погибнет, зато — на свободе.
А в соборе я еще раз рассматривал одну картину. Мне казалось, что я один в храме, но, направляясь к выходу, я заметил рядом с колонной еще молодого немецкого солдата. Он стоял на коленях и по лицу его сползали слезы…
Может быть, он получил плохие вести из дому? Им тоже теперь несладко.
Поезда здесь ходят регулярно. Как будто и войны нет. Партизан тоже мало. Вернее, их присутствие не ощущается. Говорят, что они действуют главным образом на юге Франции и в центральной части.
Я пересек почти всю Бретань, чтобы попасть в батальон Снисаревского. Он рад был меня встретить. Я — тоже.
— Бобруйск-то еще не сдали! — сказал он мне при встрече.
Странно, что город еще занят немецкими войсками… Сильные укрепления там или советское командование готовит какой-то сюрприз?