Около местечка Ториньи вместе с немецкими журналистами мы побывали в лагере американских военнопленных, большей частью парашютистов. Какой контраст! Это — не наш брат. Сразу видно, что воспитаны они в свободном мире. Держатся американцы независимо. С немецкими журналистами говорят дерзко, даже презрительно. Уверены, что немцев скоро выгонят из Франции. А один американец сделал чуб, как у Гитлера, и провел ладонью поперек горла. «Капут», — сказал он и другие засмеялись.
Вот это парни!
В брянском лагере за такую непочтительность к фюреру расстреляли бы на месте, а тут немцы только улыбаются, поджав хвосты.
В полевом госпитале близ города Мортэн нам удалось отыскать одного раненого азербайджанца из батальона, расположенного до высадки на побережье. Узнав, что мы русские, он застонал.
— Больно вам? — спросил я.
— Не там, а здесь, — сказал он тихо, показывая здоровой рукой на сердце. — За что мы кровь проливаем?.. Против кого воюем?
Мы постарались утешить его, как могли. Что можно ему сказать? Он, конечно, прав.
Во время поездок по батальонам мне приходилось говорить со многими солдатами и офицерами. Какой-либо ненависти к американцам и англичанам у них нет. Все разговоры о плутократии не имеют под собой никакой почвы и ни на кого не действуют.
Раненый открыл глаза и подозвал меня пальцем. Я наклонился к нему.
— Скажи… Это конец?..
— Да что вы? — попытался я его ободрить. — Вы еще будете жить!.. Вас вылечат…
— Не то… Не то… Войне — конец?..
— Я сам не знаю, — ответил я ему откровенно, хотя все виденное нами за последние дни подсказывало, что это — начало конца.
А некоторые люди еще надеются на благополучный исход событий. Там же, в Мортэне, мне довелось слышать разговор двух офицеров из эмигрантов.
— Меня выбрали почетным казаком, — говорил один другому. — Как вы думаете: сколько мне дадут земли на Кубани?
Мы вернулись в Лё Ман, так и не отыскав никого из своих. За время нашего отсутствия редакцию и типографию перевели из казарм в школу около городского парка. Казармы часто бомбят.
Я написал большой рассказ-очерк об участи тех, кто попадает в плен к англичанам и американцам. У меня нет никаких точных сведений по этому вопросу, но какое-то подсознательное чувство подсказывает мне, что взятых в плен добровольцев выдадут Сталину. Написал и даже самому страшно стало.
Орличенко с одним зондерфюрером пьянствуют. Сегодня с утра налычились и побрели в обнимку по улице.
— Довольно пьянства на Руси! — крикнул им вдогонку Яша Фомкин.
Орличенко только махнул рукой, не оборачиваясь. «Мне, дескать, все равно». Его, наверное, отправят в особый лагерь, как полковника Кузьмина.
Пьянствуют многие. Карлов пьет даже древесный спирт.
Почему люди (особенно русские) в трудные моменты жизни отдаются пьянству?.. Чтобы как-то сбавить нервную напряженность? Чтобы уйти на время от печальной действительности? Или просто это проявление трусости?..
В немецком госпитале работают русские женщины. Некоторые из наших уже завели там себе подруг. У нас с Берестовым по этому вопросу вполне совпадает точка зрения. Женщины находятся в неволе. Рабыни… В таком положении их не трудно «очаровать». Берестов добился, чтобы женщин отпускали по воскресеньям в город. Вчера некоторые из них пришли к одному русскому эмигранту, что живет поблизости от парка. Немного повеселились, попели. Большинство женщин привезены сюда из северных областей России.
В школе нет электричества. Печатную машину крутят вручную. Газету отправляем на юг Франции и в те батальоны, которые еще находятся вне зоны боевых действий. Неизвестно — доходят ли они туда или нет?
Что делается сейчас в батальонах Вахэ, Бочарова, Снисаревского? Хорошо бы попасть туда.
Завтра снова уезжаем в командировку на фронт.
С первых же дней работы при штабе 7-й армии в Лё Ман многие из сотрудников отдела пропаганды и редакции газеты почувствовали, что фюрер здесь большой любовью не пользуется. Это было заметно по случайно оброненным некоторыми офицерами штаба фразам, по плохо скрываемому иногда презрению к вождю и, наконец, по доброжелательному отношению к нам, русским.
Особенно эту неприязнь к фюреру ощущал Берестов, занимавшийся теперь, главным образом, переводами статей из центральных газет.
Исключительно умный человек, не по летам вдумчивый и скромный, он иногда слышал такое, что наводило его на мысль о существовании заговора.