Все остальное явилось лишь медленной, заранее предначертанной агонией с её отдельными вспышками, которые не могли уже предотвратить фатального конца.
Там на высотах у Авранша, в дыму и смраде горевшей стали, как молодая трава истлели и наши мечты о земле и воле… Но только на время!.. Уже тогда сквозь мрак и дым мы различали вдали другую весну, которая пробудит к жизни увядшие поросли и в них снова зашумит желанный ветер свободы.
Потому, что «Человек не рожден для поражений… Его можно убить, но победить нельзя».
Тридцать пять лет спустя
Вместо эпилога
«Наше поколение вернется, сдав оружие и звеня орденами, рассказывая гордо боевые случаи, — а младшие братья только скривятся: эх, вы, недотепы!»
Летним солнечным днем я стою у здания Рейхстага. Огромных размеров лужайка оканчивается почти у самого подъезда. Мало что напоминает здесь о «той» весне. Да и здание имеет уже не довоенный вид. Оно модернизировано. Нет купола. Очищены от многочисленных надписей стены фасада и колонны. Заделаны выбоины от пуль и снарядов. Там, где часть облицовки вырезали для музеев, вставлены новые полосы.
Я закрываю глаза и дым сраженья заволакивает небо. В сплошном грохоте разрывов снарядов, мин, в трескотне пулеметов я вижу быстро подошедший танк. Опаленный боем, с него спрыгнул сержант Петр Пятницкий и первым взбежал на ступени здания. Он успел лишь выпустить очередь из автомата и упал тут же, скошенный шквалом огня…
Фамилия героя значится в истории Великой Отечественной войны. Но для его семьи в течение почти двадцати лет Пятницкий оставался «без вести пропавшим».
Напрасно советский журналист в лживом недоумении пытается объяснить такую неувязку нерадивостью какого-то чиновника отдела кадров военного министерства. Никакого недоразумения или забывчивости здесь нет. Просто Петр Пятницкий, как и миллионы его товарищей по оружию, находился в плену и может быть, благодаря вмешательству генерала Власова, немцы его не заморили совсем.
Он дожил до того дня, когда смог «всем смертям на зло» прийти сюда, к зданию Рейхстага и отомстить Гитлеру за все страдания, за все обманутые надежды…
И спрыгнув с танка, он ринулся вперед, — не движимый печальной участью штрафника-смертника, нет!.. В его душе, наверное, бушевала ненависть к врагам, и вполне естественная радость мести…
Во всех крупных сражениях советских армий штрафные батальоны играли не вспомогательную роль, а главную. Двадцать миллионов жертв говорят за то, что война выиграна не, как поется в песне, «малой кровью, могучим ударом», но, главным образом, численным перевесом: грудью на пулеметы, наступление пехоты без предварительной разминировки поля и многое другое, что укрывается в советской военной литературе за тремя словами: «Война все спишет».
Сколько незаметных Пятницких, но таких благородных и храбрых полегло здесь, в Берлине, и всюду, где бушевали вихри войны! Спят они вечным сном и не ведают, что даже над их останками бесстыдно глумится та власть, которая и удержалась-то только благодаря их мужеству.
Впервые мне довелось побывать у братских могил в Трептов-парке еще при Хрущеве. Сопровождавший нас полковник, помню, сказал:
— Здесь похоронено девяносто тысяч солдат и офицеров Советской армии, погибших в боях за Берлин.
Эту юдоль печали я посетил вновь более десяти лет спустя. Все так же по сторонам возвышались гранитные постаменты с барельефами, изображающими отдельные эпизоды войны или с высеченными на камне изречениями «мудрого вождя».
Я был удивлен до крайности, прочитав на обложке набора открыток указание, что здесь, на кладбище героев, захоронено только более пяти тысяч человек… С грустью подумал я, что, если вернусь сюда еще через десяток лет — число погребенных несомненно уменьшится. Тотчас мне вспомнился разговор с одним французским офицером, побывавшим здесь в майские дни сорок пятого года.
— Трептов-парк, — говорил он, — в то время был оцеплен войсками. День и ночь над парком и его окрестностями стоял смрад сжигаемых трупов.
«Здесь похоронено более пяти тысяч…»
Ничего случайного в таком шулерстве нет. Советский Союз — плановое государство, и все делается по плану. Уменьшая цифру захороненных воинов, кремлевские Ноздревы одновременно увеличивают количество жертв среди населения. Для этой цели в течение последнего десятилетия устраиваются по всей стране показательные процессы, на которых уже отбывшие долгий срок вчерашние полицаи и власовцы «сознаются» в уничтожении сотен человеческих жизней каждый.