Стрельба с левой стороны скоро прекратилась. Баварская артиллерия, голубые кирасиры и зеленые кавалергарды быстро промчались по дороге мимо нас. Немного далее, проезжая через небольшой лес, мы услыхали продолжительный треск, похожий на взрыв. «Разорвало ядро», – сказал Энгель, поворачиваясь к нам на козлах. Недалеко от того места, где баварские егеря отдыхали в шоссейных канавах и на клеверном поле, министр сел на лошадь, чтобы сопровождать едущего впереди нас короля. Мы несколько времени должны были простоять, чтобы дать дорогу быстро мчавшейся артиллерии. Егеря казались очень утомленными. Один из них жалобно просил у нас воды. «Вот уже пять дней, как у меня кровавый понос, – с грустью говорил он. – Ах! дорогой товарищ, я должен умереть, ни один доктор мне уже не поможет. Я весь горю». Мы старались его утешить и дали ему воды с коньяком. Батарея за батареей пролетали мимо нас, пока наконец мы не выбрались на свободу. Впереди, на горизонте, поднимались гранатные облака. Пушечный грохот становился яснее, слышался треск митральез, точно действовала колоссальная кофейная мельница. Наконец мы взяли направо в поле, мимо шоссе, от которого налево идет низменное место. Перед нами на небольшой возвышенности расположился король, на расстоянии 1000 шагов от лошадей и экипажей, в которых приехали он и его свита. Возле него находились шеф, много князей, генералов и других высших офицеров. Я следовал за ними по сжатому полю и наблюдал до позднего вечера сражение при Бомоне.
Перед нами расстилалась широкая, но не очень глубокая долина, на дне которой зеленел прекрасный лиственный лес. Затем виднелась покатая местность, на которой несколько правее был расположен городок Бомон со своею огромною церковью. Еще правее – опять был виден лес. Налево, на краю долины, – опять лес, вперемежку с кустарником. К нему вело шоссе, усаженное по обеим сторонам итальянскими тополями. Перед ним лежала маленькая деревушка или, точнее, несколько усадеб. Весь этот пейзаж с своею волнистою местностью заключался на горизонте линией далеких темных гор, возвышавшихся по сю и по ту сторону Бомона.
Теперь было ясно видно, как стреляли пушки. Город, вероятно, горит, судя по густому дыму, который стоит над ним и расстилается над деревнею и шоссе.
Стрельба немного умолкла. Прежде она была слышна около города, потом левее, наконец, выстрелы послышались из лесу, что на дне долины; вероятно, то стреляла баварская артиллерия, которая проезжала недавно мимо нас. Приблизительно около четырех часов прискакали галопом баварские кирасирский и кавалергардский полки, вслед за ними на шоссе показались уланы, если я не ошибаюсь, чтобы идти опять к деревне Стонн. Левее, близ опушки леса, происходила ожесточенная свалка. Один раз показался сильный огонь; а затем раздался треск. Вероятно, взлетел пороховой ящик. Говорят, что уже несколько времени в сражении принимает участие наследный принц.
Начало смеркаться. Король сидел на стуле и наблюдал за ходом сражения. Так как дул холодный ветер, то около него разложили костер из соломы. Канцлер взобрался на козлы вместе с Шериданом и его адъютантом. Ясно были видны искры лопающейся гранаты, которая вдруг из маленького облачка превращалась в остроконечную звезду. В Бомоне пылало зарево пожара. Французы быстро стягивались назад, и бой исчез за гребнем гор, которыми заканчивался горизонт. Сражение, которое уже в начале перешло в отступление неприятеля, было нами выиграно. Мы поймали волка, о котором говорил министр; по крайней мере мы должны будем поймать его завтра. На следующий день вечером, узнав все подробности, относившиеся к данному событию, я, между прочим, послал домой следующее письмо:
«Французы, во главе которых стоял император и его сын, отступают со всех пунктов, и все сражение было только наступлением с нашей стороны и отступлением со стороны французов, которые нигде не проявили той энергии, которую они выказали в сражении при Меце. Или они сильно пали духом, или у них много новобранцев, которые, разумеется, не могут сражаться, как настоящие солдаты. Форпосты их были дурно установлены, и их арьергард легко мог подвергаться нападению. Наши потери убитыми и ранеными на этот раз гораздо незначительнее, чем при Меце, где мы ближе сходились с французами. Напротив, последние во время неожиданного нападения на них при Муссоне, где они были оттеснены за Маас, потеряли очень много людей. Наша добыча, насколько теперь известно, состоит из двадцати пушек, одиннадцати митральез, двух лагерных палаток, множества багажа и военных запасов и приблизительно пяти тысяч пленных. Французская армия, насчитывавшая до этого дня в своих рядах 100 или 120 тысяч человек, заперта теперь в Седане и лишена всякой возможности обойти наше правое крыло к Мецу. Я думаю, мы имеем право считать победу 30-го августа за самую важную в настоящей войне».