– Сыграйте.
Он секунду подумал, подкрутил колки на грифе, тренькнул пару аккордов и запел «Восьмиклассницу»
– Я хорошо помню тот день, – сказал дядя Боря, – в середине августа, когда утром в "Сайгоне" мне сунули «Ленинградскую правду», маленькая такая заметка гласила на весь мир – «Вчера в автомобильной катастрофе…». Помню, слезы сами потекли из глаз, немедленно побежал кому-то звонить, так плачут об умерших родственниках.
Алина слышала эту фамилию из трех букв, Настя знала по надписям на заборах, песенка им понравилась.
– Мамина помада, сапоги старшей сестры, мне легко с тобой, а ты гордишься мной!
– А что здесь за концерт?!
Тетка в спортивном костюме стояла на пороге столовой, ее взор буравил пустые стаканы. Бутылки не было.
– Идите вон, пожалуйста. Тренировки для вас сегодня не будет.
На ее добром лице читалось – для «вас» тренировки вообще никогда не будет, потеряйтесь навсегда, граждане инвалиды.
На улице гандболисты достали сигареты, прикурили.
– Дядя Альберт, как зовут вашего двухголового?
– Коля – Миша, можно просто Колей, он более умный.
– Ой, а это возможно посмотреть?
– Настька!
– Да тихо ты.
– Почему нет, он всегда рад новым друзьям, только сначала я сам зайду, надо предупредить, потом вы. Кстати, здесь не далеко.
Веселой компанией дошли до угла Вавилова и Северного проспекта, остановились у подъезда пятиэтажного дома.
– Вот, первый этаж. Ждите меня, я быстро.
Дядя Алик исчез. Через минуту, сквозь обитую ржавой марлей форточку было слышно:
– Выпустили?!
– Выпустили!
Потом радостная возня, собачий лай.
– Со мной мои друзья, мученики.
Тут же в окне проявилась женская кудрявая физиономия.
– Ребята, заходите!
Алик открыл дверь.
– Прошу вас, это – Муза.
– Ой, не разувайтесь, как я рада!
Толстая некрасивая Муза схватила Настю и Алину за локти и усадила в кресло.
– Девушкам почетное место, как я рада!
Остальные расселись на диване, Алик носился за Музой, помогая ей таскать из кухни чашки, ложечки, блюдца, расставлять это все на столе.
– Сейчас будем чай пить!
Собаки, запертые в соседней комнате, царапали дверь, Настя разглядывала квартиру. Вонючий коридор с плешивым линолеумом, две кепки на вешалке, гора собачьих поводков на стиральной машине, пустой сервант, деревянный телевизор, задумчивые лица в отражении антикварного зеркала.
Наконец хозяйка принесла чайник, хлопнула по двери собакам, те сразу притихли, стала разливать кипяток, капнула заварки в каждую кружку.
– Твои друзья хотят сосисок, я только с рынка?
Все хором отказались:
– Спаси-и-ибо…
Альберт подвинул Насте большую чашку с обсосанной каемкой и весело подмигнул:
– А Коля чай будет?
Муза пожала плечами:
– Он спал, сейчас спрошу.
Распахнула еще одну дверь, уже третей по счету комнаты, было слышно, как она там открывает окно.
– Навонял…
Тишина. Все уставились на дверной проем.
– Ну, ты идешь чай пить? Алик пришел с друзьями.
– Мяса купила?
– Сосисок взяла.
Хрустнул диван, шорох ног в поисках тапочек, твердые шаги, и показался он.
– Здравствуй, Альберт, здравствуйте друзья.
Если минуту назад было тихо, то сейчас, казалось, погасло все. Заткнулись часы, околели голуби за окном, заглохли машины на улице.
Мужчина подошел к Алику, поздоровался с ним за руку. Одна голова на длинной, слегка выгнутой вбок шее разглядывала компанию, вторая спала на плече. У этой второй, слюна изо рта повисла на груди словно аксельбант, шевелилось ухо. Алик удовлетворенно обвел взглядом публику.
– Разбуди Миху-то.
Коля подергал плечом.
– Мишаня, вставай, похмелиться хош?
Алина теребила Настю за рукав:
– Ну, что там, а? Чего молчишь?
– Хорошо, что ты слепая…
Коля недобро посмотрел в их сторону. И тут дядя Боря бзданул невероятным оттенком звучания, будто брезент порвали. Снова залаяли собаки. Вторая голова распахнула один глаз, словно змея, ускользнула за воротник, остался торчать маленький острый кадык.
– Вы напугали его! Девушка, телефон уберите! Так, Альберт, кто эти люди? Вон отсюда!
Вышибая двери парадной, клубком выкатились на улицу.
– Разве это друзья! Вам, что, цирк здесь?!
– Он сейчас собак спустит, сюда!
– Чудище!
– В лес! Там не найдут! За мной!
Рванули по тропинкам вслед за Альбертом. Бежали недолго на центральной аллее парка рухнули на заснеженную скамейку, всех трясло больше от смеха.
– Уф.
– Все, больше не могу.