Я всегда хотел сопоставить свое творчество с действительностью, чтобы достичь баланса. Тем временем действительность слишком часто реализовывала мои фантасмагории в карикатурном виде. Примером могут быть японские игрушки. Я ведь писал о таких автоматических устройствах, но мне никогда бы в голову не пришла мысль о массовой продаже электронных собачек и котиков. У нас дома есть собаки, но ни одну из них я не заменил бы на керамического болвана, который ходит и прикидывается, что лает. Моя идея дегенерировала.
- Все гениальные изобретения поплатились массовым распространением и опошлением. Изобретение печати пятьсот лет назад открыло большие возможности, но они были только у избранных. Сегодня в каждом киоске лежит куча хлама.
- Безусловно. Уэллс описывал битвы цеппелинов, которые острогами распарывали друг другу оболочки. Авиация должна была объединить человечество, тем временем оказалось, что более всего она годится для бомбардировок. В мечтах у большинства технологий светлый аверс, который для предвестников был светящейся в темноте звездой, но жизнь добавила реверс, или темную грязную действительность, более или менее тривиальную. Яркой иллюстрацией этого процесса является изобретение Форда. Сегодня проблему составляет уже не езда, а парковка автомобиля. Кроме того, мы подрезаем сук биосферы, на котором сидим. Все специалисты об этом знают, но ни один еще не придумал от этого лекарство, несмотря на то что научные открытия нас затопили. В последнее время, учитывая страшную тесноту, которая царит не только в общественном транспорте, но и в науке, каждый старается придумать что-то инновационное. Как на этой гравюре: толпа, из середины кто-то зовет «Господи, я здесь!»
- Это правда, что везде страшная теснота. У людей очень мало времени и жизнь ускоряется.
- Мне его тоже не хватает. В сутках только двадцать четыре часа, и несколько часов надо посвятить сну. Как человек, когда-то голодавший, накапливает съестные припасы, так и я стягиваю на мою бедную голову больше книг и научных журналов, чем в состоянии проглотить. У меня есть журналы за несколько недель, которые я даже не успел открыть. В них информируют о научных открытиях, которые с каждым днем теряют свою актуальность. Растет число ученых, и каждый хочет засверкать как звезда. Падающие звезды, блеснув, гаснут. Со мной то же самое. Даже если я когда-то и был предтечей, сегодня мои книги уже никого не удивляют.
- А какое будущее вы предсказываете книге? Выживет ли она?
- Мы вступаем в эпоху иллюстративной цивилизации, но мысли не удастся заменить на картинки. Поэтому книга сохранится, хотя, вероятно, изменит форму. Бумага уже заменяется чем-то вроде телевизионного экрана. Представьте комнату, обвешанную телеэкранами! Вам это, вероятно, нравится, но меня наполняет отвращением, а может, даже страхом. Но я ничего не сделаю с модой все усовершенствовать. Последнее время мы часто встречаемся с «интеллектуальными устройствами» AGD[226]. Поскольку машинам нельзя привить интеллект, понятие это расширилось, как мешок. «Интеллектуальная» стиральная машина различает цветное и белое белье, подбирает вид порошка и температуру. Холодильник не надо размораживать, потому что он очищается сам. Это, даже с преувеличением, скромный интеллект. Мне это напоминает инстинкт мухи, которая чистит себе крылышки ножками.
- О цивилизации нашего времени вы высказываетесь плохо. Однако через двадцать лет после нашей последней встречи я вижу вас в прекрасном здравии. Перед войной люди в вашем возрасте рассказывали уже только байки о войне в Маньчжурии, и их никто не слушал. Зато вы по-прежнему выдаете компетентные вердикты по проблемам современного мира. Это неблагодарность - отпускать проклятия цивилизации, которая поддерживает в вас жизнь.
- Я не могу выступать в роли человека, выставляющего напоказ историю своих бесчисленных болезней, а также операций, которые ему делались, ибо это было бы неаппетитно. Если бы я вам стал рассказывать о своих недомоганиях, вы бы не настаивали на своем мнении о моем прекрасном здравии. По правде говоря, я еле дышу.
- Этого не видно…
- Я временно мобилизовался (смеется). В ящиках моего стола и в шкафу полно лекарств, которые, неизвестно для чего, продлевают мне жизнь. А мир действительно ужасен. Я еще немного двигаюсь и немного помню. После войны я сказал девушке, руки которой добивался и которая стала моей женой, что после моих оккупационных переживаний меня ничто уже не взволнует и не испугает. Это оказалось неправдой. Потом ведь были Косово, Чечня, террористическая атака на Нью-Йорк. Кошмар возвращался. Есть только один человек в мире, которому все нравится, - Фукуяма. Согласно ему история уже закончилась. Я не уважаю его… Конец света для меня равносилен концу моей жизни. Я думаю, что мы смертны для того, чтобы создавать то, что смертно. Panta rhei.
- Вы часто думаете о смерти?
- Не очень. Сама мысль о смерти меня в ужас не приводит, но я ясно чувствую, что с жизнью происходит не то же самое, что в театре, где что-то начинается, затем происходит развитие действия и некий эпилог, а все завершается аккордом, венчающим целое. Человек рождается в случайный момент и умирает в такой же момент, и мы никак на это повлиять не можем. Смерть бесцеремонно боком втискивается в эту композицию.
- Вы всегда отличались чувством юмора. Признаюсь, ни с одним из польских писателей я не смеялся столько, сколько с вами. Но одновременно я вижу, что с годами этот юмор окрашивается все большей горечью. Как соотносится чувство юмора с возрастом?
- Посмотрите мои только что изданные «Диктанты»[227], и вы увидите, как я писал тридцать пять лет назад. Они очень жизнерадостны. Никакой мысли, что автор слов вскоре умрет, там вообще не появляется. Сейчас я вспоминаю наиболее тяжелые годы сталинизма: медицинский факультет окончить не мог, ибо меня взяли бы в армию, в Конверсаториуме работать не мог, потому что министерство ее уничтожило, свою дебютную книгу издать не мог, потому что издательство Гебетнера национализировали и все перевели в Варшаву, поэтому я без конца ездил туда на поезде, но добиться ничего не мог. Можно ведь было сломаться, не правда ли? Я же в это время вместе с Ромеком Хуссарским поехал к майору Плоньскому из руководства Военного округа, чтобы нам разрешили ездить по полям сражений и собирать лом для электрического автомобиля, который мы хотели построить из наполовину сгоревшего «мессершмитта».
- Гловиньский когда-то написал забавный текст под названием «Пожилая женщина мрачно смотрит на мир», в котором объяснял, почему пожилые люди все больше жалуются на мир и ничего им не нравится. Согласно ему, именно так человеческая психика защищается перед перспективой ухода. Потому что легче прощаться с миром, который не любишь, чем с тем, который кажется прекрасным.
- Не знаю, правда ли это. Я чувствую себя изолированным и одиноким по очень многим причинам. Партнеров для дискуссий я уже частично потерял чисто биологически, ибо они просто прожили меньше меня. В литературной среде я всегда был чужеродным телом, ибо мои интересы происходят не из гуманистического бассейна. Количество вздора и мусора, которое меня окружает, пробуждает во мне настоящий ужас. Когда я читаю книги и газеты, ибо, как говорил, телевизор уже не включаю, у меня все чаще создается впечатление, что я роюсь в мусорке. Что тут много говорить - я действительно чувствую себя все более ненужным. А теперь, чтобы эффектнее закончить наш разговор, достану пистолет и начну стрелять в вашу сторону.
227
Лем С. «Диктанты или… каким образом дядя Сташек, в то время Михася - сейчас Михала, - учил писать без ошибок» («Stanislaw Lem. Dyktanda czyli… w jaki sposob wujek Staszek wowczas Michasia - dzis Michala - uczyl pisac bez bledow» - Krakow, Wydawnictwo «Przedsiewziecie Galicja», 2001, 88 s.) - прелюбопытный сборник текстов, большей частью абстрактных и шуточных, которые в 1970 году Станислав Лем в течение месяца надиктовал своему племяннику для закрепления правил орфографии польского языка. Каждый из 68 текстов посвящен какому-нибудь правилу и представляет собой маленькую историю. Приведем несколько примеров, ибо и «так говорит… Лем» тоже: «Слоняющийся слон топтал тростник, небо заслонял растопыренными ушами, хоботом барабанил по ребрам, топал, стонал так, что земля дрожала, и такое отчаяние было вызвано одним древесным клопом, который, изгнанный гусеницей из жилища, поселился у него под хвостом. Слон солнца не видел, подсолнухов не ел, только терся задом об огромные отростки баобабов. Один пигмей, возвращаясь из командировки, заметил муки гиганта и из чувства жалости выкопал яму с заостренным колом, в которую слон свалился несолоно хлебавши. Таким образом появилась солонина». Или еще: «Наиболее благородным среди позвоночных является желтопузик. Питается он яичницей. У некоторых желтопузиков ноги настолько малы, что невидимы невооруженным глазом. Намереваясь переплыть океан, желтопузик приседает на пляже и концентрацией воли добивается того, что на спине вырастают мачты и паруса. Существуют желтопузики с такой силой характера, что вызывают преобразование кишок в реактивные двигатели. Как известно, желтопузики не планируют в воздушном пространстве, потому что это им неинтересно. Слух имеют такой быстрый, что слышат звуки за несколько часов до того, как они раздадутся. Взгляд желтопузика убийствен для скорпионов и моллюсков. Некоторые индейские племена использовали пронзительный взгляд желтопузиков для просверливания дырок в досках. Желтопузик брезгует людьми, но охотно поедает обезьян и старшеклассников, делающих орфографические ошибки». И еще (трудно остановиться): «С глухим бульканьем корабль пошел на дно. Пассажиры, которых не сожрали акулы, выбравшись на скалистый берег, обнаружили, что они находятся на необитаемом острове. Вскоре у них подвело животы. Какое-то время их сдерживали моральные устои, поэтому они лишь облизывались, глядя на филейные части коллег (правда, в сумерках кто-то отгрыз ушную раковину у юнги). На кокосовых пальмах было много орехов, но никто не мог на них влезть. Капитан приказал срубить пальмы, что и было сделано. Орехи на короткое время продлили им жизнь. Они питались гусеницами, паучками, цветочками, а когда и они кончились, снова стали исподлобья посматривать на чужие окорока. Через год на острове было пусто. Неизвестно, что стало с последней жертвой кораблекрушения. Шхуна, прибывшая на остров, обнаружила лишь пригоршню зубочисток. Предполагается, что последний из потерпевших кораблекрушение съел себя сам. Примечательно, что он ел себя сырым и без соли»…