- Это я... Коля?
- Да. С наступающим! - выпалил Беляев.
- Тысячу лет тебя не слышала! - порадовалась Лиза. - Где ты, в компании? С кем? Комаров где? Пожаров?
- При чем тут Комаров с Пожаровым?
- Ты где?
- А ты? - издевнулся Беляев.
- Как где? Дома...
Пауза длилась чуть дольше ожидаемого.
- Я развелась, ты знаешь?
И у Беляева отдалось в голове: знаешь, аешь, аешь, ешь...
- Нет, конечно. Могла бы позвонить!
- Это мужчине нужно делать, - пропела Лиза, и он на расстоянии увидел ее влажные губы, и ему ужасно захотелось ее.
- Я один.
- Один?
- Да, Лиза. Я один. И - гусь в духовке. Такой огромный, с яблоками... Я боюсь, что не осилю его... Приходи помогать? А?
- Подожди!
Она, по-видимому, положила трубку и побежала совещаться с матерью, или с сыном? Сколько ему, интересно? Года три?
- Я приду через полчаса, - вновь услышал он голос Лизы.
- Молодец!
- Уложу Колю и приду. А то он без меня плохо засыпает.
У Беляева сердце ушло в пятки.
- Кого ты уложишь? - спросил он.
- Колю...
- Его Колей зовут?
- Колей... Жди! - и сказав это, повесила трубку. И даже частые гудки были очень приятны Беляеву.
Он что-то замурлыкал себе под нос и побежал в комнату накрывать на стол. А кто всему виной? Какой-то сосед Поликарпов! Беляев тщательно выбирал из нескольких, а потом и расстилал скатерть. Ему казалось, что он готовится к самому торжественному событию в своей жизни, и без того полной событиями, которые, накладываясь одно на другое, и составляют эту жизнь, поскольку не может же так быть, чтобы жизнь шла без событий. Наблюдая за собой как бы со стороны, Беляев догадывался, что и самое торжественное событие уйдет в прошлое, стушуется и, быть может, именно от этого чувства эфемерности любых событий в нем и разгоралась всегда радость сердца, потому что за любым из событий следовало новое, и это новое, неизвестное всегда придавало его жизни огромный смысл. Но также он уже знал и то, что очень сильно обжигающее, слишком быстро забывается. Или точнее так: что очень сильно обжигает, то слишком быстро забывается. Помнится долго лишь то, что построено по принципу айсберга: событие отдаляется, а ты видишь все новые и новые глубины в нем.
Раздался звонок в дверь. Беляев бросился открывать. Лиза вошла шумно и бойко:
- Ой, держи скорее, а то уроню!
Беляев подхватил огромный, со сковороду, сверток. То был домашний пирог, открытый, с малиновым вареньем, с румяной решеткой из сдобного теста. От него пахло счастливым детством.
Лиза была в состоянии подчеркнутой веселости. Быть может, когда шла сюда, то лицо ее было задумчиво и строго. Но перед самой дверью она сосредоточилась, растянула рот в улыбке и только тогда позвонила. А может, просто была весела весь день в предчувствии праздника. Что за идиотский праздник? Улыбаются, смеются, забывают горести и обиды, хором думают о счастье. С ума сойти можно, что за праздник! Зима, елка, год позади, год впереди. Торжественное ожидание, что вот-вот что-то произойдет замечательное. Вряд ли сыщешь по всей стране человека, который бы так или иначе не отметил Новый год. Уму непостижимо! Выпиваются моря шампанского и других напитков. Наверно, в новогоднюю ночь в стране столько выпивших, сколько произведено стаканов... фужеров... бокалов... рюмок... стопок...
Лиза сняла пальто, расправила и без того прямые плечи (осанка балерины), спросила:
- Как я тебе в новом платье?
Беляев увидел что-то в высшей степени оригинальное, темно-синее, с чем-то белым и красным, сущий цветник, вызывающе красивое.
- Ты прекрасна! - с долей патетики сказал Беляев. - Именно в этом платье завершается круговорот годовой жизни, если у круга можно найти начало или конец...
Лиза зажмурилась и подставила щеку для поцелуя. Потом она села на диван, положила ногу на ногу, распустила "молнию" на сапоге, сняла его, затем теплый носок, и надела на маленькую ножку черную, лаково поблескивающую туфлю на высоком тонком каблуке. Поставила ногу на пол и потопала этой туфелькой. То же самое было проделано с другой ногой. Глаза Лизы заблестели вдохновением, лицо зажглось, она достала из сумочки зеркальце и, когда подносила его к лицу, заметила в нем отражение горящей елки.
- Какая маленькая! - воскликнула Лиза, останавливая на елке свой взгляд.
Она вошла и не заметила елку, подумал Беляев. Она сильно волновалась, когда вошла, поэтому не заметила елку. В Новый год многие не замечают елку. Чувствуется, что должна быть елка и все. Скорее замечаешь обратное, когда елки нет. А тут елка, как и положено, стояла. А то, чему положено быть, никогда не замечаешь. Не замечаешь батарею, не замечаешь утро и солнце, не замечаешь воду в кране, газ в плите, не замечаешь снег, стул, диван, шкаф, ложку... Не замечаешь, что у человека два глаза, у кошки - хвост, у стен уши, у дна - покрышка, у лампочки - спираль, у человека - скелет...
Беляев рассмеялся и побежал на кухню за гусем. Лиза тоже непринужденно засмеялась, как будто увидела скелет Беляева, убежавшего без него на кухню. Она встала, подошла к письменному столу и полистала книгу, не вглядываясь в строчки. Книга была старая и в ней было много страниц, а переплет был кожаный, или под кожу, с глубоким тиснением. Затем обвела взглядом книжные полки. Она протянула руку и пальцем с длинным алым ногтем провела по корешкам, как по зубьям расчески. И отошла, заложив руки за спину. Затем приблизилась к столу, взялась за края скатерти распахнутыми руками, дунула на нее и встряхнула.
Беляев внес пышущего на большом блюде гуся.
- Ой! - воскликнула Лиза. - Какая прелесть!
- Для тебя старался.
- Не ври!
- Какой резон мне врать? Старался для тебя. Когда покупал этого гуся, то думал о тебе. Думаю, куплю гуся и приглашу Лизу. Зажарю его в духовке и приглашу, - посмеиваясь, говорил Беляев.
- Нет, правда?
- Правда.
Лиза захлопала в ладоши.
- У меня дело к тебе есть, - сказал вдруг Беляев.
- Какое?
- Давай распишемся!
- Шутишь? - Пришла она в себя.
- Нет, говорю серьезно.
Они накрывали на стол, потом сели за него.
- Шутишь? - пришла она в себя.
- Нет, говорю серьезно.
Они накрывали на стол, потом сели за него.
- Ты хочешь сказать, что мы будем мужем и женой? - спросила она.
- Разумеется.
Выпили по рюмке коньяка, проводив старый год. Некоторое время просидели в тишине, позвякивая вилками о тарелки.
Вдруг Беляев взглянул на часы, сорвался с места, достал из холодильника шампанское и начал скручивать с него проволочку, срывая попутно серебристую фольгу. Раздался глухой шлепок, пробка полетела к елке, брызнула пена и газированная светло-янтарная жидкость наполнила два хрустальных фужера. Все так знакомо, и все так ново!
- С Новым годом! - воскликнул он и подмигнул Лизе.
- С Новым счастьем! - отозвалась она, розовея. Видно было, что ей крайне льстило и это приглашение, и, главным образом, предложение о законном браке.
- Ты много читаешь? - спросила она.
- Достаточно.
- Все подряд?
- Практически. В самом чтении нет никакого смысла, есть лишь увлекающий в иной мир процесс...
- Разве могут книги быть без смысла?
- Могут. Все книги без смысла. Но многие из них увлекают процессом, читаешь, читаешь и зачитываешься, потом бросишь и забудешь.
- Да, я тоже плохо помню содержание книг.
- Не стоит этим себя утруждать. Забывчивость присуща человеку. Но чем меньше напрягаешься, тем легче запоминаешь. Но помнишь до поры до времени. А потом - затмение.
Они немного помолчали, затем Лиза сказала:
- Верка родила второго ребенка!
- Она давно замужем?
- Давно. Отличная девчонка, жаль Пожаров не разглядел ее.
- А я тебя?
Лиза опустила глаза в тарелку.
- А девочку она назвала Варей.
- Хорошее имя... Ты работаешь?
- Да. В одной воинской части.
Беляев округлил глаза.